Энигмастер Мария Тимофеева

Филенко Евгений

– На которые ты не обязана отвечать, – строго напомнил Пармезан. – Ты энигмастер, от тебя не требуется обоснование собственным действиям. От тебя ждут лишь результата.

– Которого нет, – вздохнула Маша.

– Но ведь ты уже на правильном пути, – сказал Пармезан удивленно.

– Да? Не уверена. – Маша развернула перед собой графический экран и воспроизвела рисунок, обнаруженный на главном посту. – Ты случайно не знаешь, что это может обозначать?

– Я не силен в пиктографике, – ответствовал Пармезан. – Но я знаю того, кто силен. И будет счастлив хотя бы на время отвлечься от пыльных гроссбухов, исцарапанных дисков и расплющенных токенов.

«Чтобы привидения поверили в тебя, – мысленно повторила Маша, отправляясь на ужин, как на персональную голгофу. – Что он имел в виду?»

3.

Она немного опоздала к началу совещания, но никто не бросал на нее осуждающих взглядов. Наоборот,

инженер Высоцкий вскочил и галантно подвинул ей кресло, а профессор Хижняк налил компот в высокий стакан и осведомился, не желает ли барышня чего-нибудь посущественнее фруктового салата с вафельными крылышками. Маша желала одного: чтобы на нее обращали как можно меньше внимания. Увы, это было невозможно. В кресле напротив сидел старший инспектор Бернард Лято, молодой человек тридцати с лишним лет от роду, красивый блондин с серебряными висячими усами, и употреблял Машу влюбленными глазами. «Интересно, – подумала Маша безрадостно, – куда на сей раз он спрятал букетик и что это будут за цветы? Надеюсь, не герань в горшочке». Она уже находила цветы в изголовье, в стенном шкафчике и в холодильнике. В последнем случае это была изящная икебана из арктического мха и каких-то колосков. Однажды ворох подснежников свалился ей на голову, когда она открыла дверь и переступила порог. Откуда на орбите Юпитера появлялись эти милые презенты, можно было только строить предположения. Старший инспектор Лято не производил впечатление человека с большой фантазией… Маше не очень нравилось, когда некто посторонний хозяйничал у нее в каюте. Но замки на станции представляли собой дань условности и без затей отпирались единым мастер-ключом. А еще вполне можно было договориться с киберуборщиками, которые раз в два юпитерианских дня пытались придать Машиному жилью хотя бы видимость уюта. Застукать старшего инспектора на месте злодеяния до сих пор не удавалось, а прижать в темном углу и подвергнуть изощренному допросу Маша была не готова. Недостаточно убедительна была доказательная база.

Маша меланхолично клевала свой салат и прихлебывала компот, краем уха вслушиваясь в произносимые речи. Начальник спецкомиссии Канделян, впечатляющих статей седой старец с пронзительным взором угольных очей из-под мохнатых надбровных дуг, похожий на языческого бога из главных, отчитывался о результатах инспектирования двигательной секции, густо уснащая свой доклад многоэтажными техническими терминами, что были понятны Маше с пятого на десятое. Микротрещины в фокусирующих элементах… гипертензии охладителя… комптоновское рассеяние… хайнлайновское рассеяние… Научный специалист Корнеев, страшно морщась, делал пометки в своем мемографе; массивный, бритоголовый, свирепый на вид и грубоватый в общении, он скорее напоминал собой человека с темным прошлым, нежели известного ученого, каковым, собственно, и являлся. К Маше он относился без симпатии. Она платила ему той же монетой, всевозможно избегая прямых контактов. Младшие инспекторы Ахилл и Гектор сидели рядком и внимали словам оратора с неестественным вниманием: судя по всему, рубились на ощупь в шнарн-шибет.

«Это оттого, что мы давно не летаем в субсвете, – думала Маша. – Мы ничего не знаем о свойствах открытого космоса. Кроме того, что сообщают нам автоматы. А интенсивность исследований автоматами целиком зависит от энтузиастов. Кому-нибудь взбредет в голову безумная идея, что межзвездный эфир состоит из темного пива, сильно разбавленного минералкой. Этот кто-то идет в Корпус Астронавтов с предложением проверить гипотезу. Оттуда его, мягко выражаясь, выпроваживают. Означенный кто-то надежды не теряет, благо Федерация велика и полна возможностей. Он идет к тем самым энтузиастам, не все из которых состоят в дружеских отношениях со здравым смыслом, но имеют собственную производственную базу. Энтузиасты с радостными визгами строят межгалактический зонд, утыканный спиртовыми ареометрами и гастрономическими салинометрами, и отправляют его за пределы облака Оорта. Через пару-тройку лет автомат вылавливают где-нибудь возле Седны с нулевыми данными, если не считать одного датчика, зашкаленного до предела. Воодушевленный исследователь требует повторных исследований, хотя с некоторым подозрением взирает на банку «Улифантсфонтейна» в лапах главного конструктора. А на пороге уже переминается с ноги на ногу следующий клиент, которому кажется, что темная материя Вселенной состоит из порошкообразной субстанции, органолептически неотличимой от черного кофе мелкого помола, возможно – с небольшими добавками кориандра, каковая субстанция прекрасно могла бы заменить оный продукт, если удастся организовать контейнерный забор в промышленных масштабах… По крайней мере, мы точно узнаем, что пространство не состоит из пива и кофе. И еще кое-что по мелочам. Потому что нам во стократ интереснее экзометрия с ее материализованной неэвклидовой геометрией. Мы взнуздали гравитацию и ушли в экзометрию прежде, чем основательно разобрались с субсветом. А звездолеты прошлого, с их медлительным и громоздким фотонным приводом, летали настолько редко, что угодить в какое-то по-настоящему нехорошее место

для них было сложнее, чем брошенной в бассейн иголкой попасть в лежащую на дне монетку. Но «Луч III» оказался той иголкой, которая попала».

Освободившись из тенет упадочнических мыслей, Маша обнаружила, что доктор Канделян завершил выступление, а доктор Корнеев, напротив, давно и энергично оппонирует. Голос у него был такой же грубый, как и манеры. «Интересно, кем он был до того, как податься в большую науку? – без большого интереса подумала Маша. – Может быть, пиратствовал на Фронтире. Или искал сокровища погибших цивилизаций в компании таких же компрачикосов. И был сорвиголовой безнадежным и обреченным, потому что рано или поздно такие искатели натыкаются на своем пути на трофей, который и сам не прочь пополнить свою коллекцию скальпов. Но ему повезло больше других: в глубокой и темной пещере он отыскал Амулет Чистого Разума, и тот вышвырнул его на сторону добра и света…» Она иронически поморщилась. Похоже, Амулет Чистого Разума в случае с доктором Корнеевым сильно схалтурил. В своей речи тот употреблял выражения простые и зачастую обидные.

– Мы торчим здесь уже битых полгода, – рычал Корнеев, – и до сих пор ни черта не знаем. Сосчитали царапины на корпусе главного генератора. Вычислили показатель деформации большого отражателя. Ревизовали остатки туалетной бумаги в бытовом отсеке. Вопрос: насколько это приблизило нас к пониманию случившегося?

– Есть тайны, которые никогда не будут раскрыты, – негромко сказал профессор Хижняк. – Во всяком случае, пока мы не создадим машину времени.

– Мне наплевать, кто такой был Джек-Потрошитель, – огрызнулся Корнеев. – Равно как и Джек-Попрыгунчик. Есть миллион вещей, до которых нет дела ни мне, ни вам, ни всему сообществу разумных существ. Но я и, надеюсь, многие из присутствующих, желаем знать в точности, что привело к гибели восемнадцати человек. И как этот корабль воротился домой. Всего два вопроса. Разве я требую слишком много?

– Что вы предлагаете, коллега? – терпеливо осведомился Канделян.

– Я намерен обратиться к Корпусу Астронавтов… – раздувая ноздри, объявил Корнеев.

Его речь была прервана негромким хихиканьем.

Доктор Корнеев обратил гневный лик к Маше.

– Извините, – прошептала та, краснея. – Я немного задумалась о своем…

– Да, обратиться! – лязгнул Корнеев. – С тем, чтобы воспроизвести контекст миссии «Луча III». Пройти тем же маршрутом в субсвете и прояснить все неприятные лакуны в наших представлениях о космическом пространстве. Автоматы посылать бесполезно – неизвестный фактор губителен лишь для органики. Подобрать опытный и самоотверженный экипаж, добровольцы найдутся. Установить на корабле все детекторы, какие только имеет резон устанавливать. Защитить по высшему классу…

Он снова осекся и, бешено оскалившись, всей массой развернулся к Маше.

На сей раз та и ухом даже не повела, продолжая тихонько говорить с кем-то по своему персональному видеалу.

Теперь на нее смотрели все, не исключая Ахилла и Гектора. Что же до Бернарда Лято, тот как не сводил с нее глаз, так и продолжал делать.

– Я вам не помешал, госпожа энигмастер? – с ядом в голосе вопросил доктор Корнеев.

– Э-э… ничуть, – отозвалась Маша. – У меня возникло несколько идей, и я решила поделиться с коллегами. Да, кстати: я попросила координатора моей группы связаться с Корпусом Астронавтов…

– Вот как? – Корнеев слегка приосанился.

– …с тем, чтобы закрыть субсветовую трассу, которой следовал «Луч III», для всех видов космического транспорта безусловно и навсегда. По крайней мере, до особого распоряжения.

– И кто же распорядится на сей счет? – с оживлением спросил Канделян.

– Я, – ответила Маша и смиренно захлопала длинными ресницами. – Или другой энигмастер, который раскроет нашу с вами общую тайну.

Корнеев, шумно сопя, вылез из-за стола и с демонстративным топотом покинул кают-кампанию.

– Корнеев, конечно, бывает груб, – извиняющимся тоном заметил Канделян. – Но работник прекрасный…

– Дурак он редкий, – неожиданно подал голос Бернард Лято. – Конечно, добровольцы нашлись бы…

– Например, я! – объявил Гектор.

– Или я, – не запозднился Ахилл.

– Подобное к подобному, – фыркнул Лято.

Маша не удержалась и послала ему взгляд, полный признательности, которую Лято, впрочем, всецело заслуживал.

Обсуждение, между тем, утратило прежнюю официальность. Место ушедшего Корнеева занял главный инженер системы жизнеобеспечения станции «Фива», иначе говоря – завхоз. Звали его Иван Степанович, а прекрасная украинская фамилия Ховрах полностью отвечала его профессиональным качествам. Пан Ховрах, немолодой и, как почти все руководство спецкомиссии, чрезвычайно усатый, без предисловий пустился в ламентации по поводу дефицита невозобновляемых ресурсов, о разбросанных по техническим отсекам пластиковых емкостях из-под кофе и насчет общего повреждения нравов. Поскольку исполнял он указанное с непередаваемыми интонациями страдальческого свойства, ему все сочувствовали и обещали изменить положение вещей к лучшему. Стараясь не привлекать ничьего внимания, Маша покинула кают-компанию.