Энигмастер Мария Тимофеева
Шрифт:
Кладет ладошку ему на лоб. И едва не отдергивает. Ощущение, как будто она дотронулась до раскаленной печки.
– Теперь я, по крайней мере, буду знать, каково приходится недужным, – усмехается Гарин. – Мерзкое состояние. И жарко, и холодно, и ничего не можешь изменить к лучшему. Не убирай ладонь, мне приятно по двум причинам. Она прохладная. А еще… просто приятно. И не уходи, пока я еще здесь. Хорошо?
– Я никуда не уйду, солнышко.
– Мне и в голову не пришло, что так все обернется. Что я притащу к тебе свой труп. И ты, молодая, красивая, слабая, должна будешь с ним тут возиться.
– Глупости. Сейчас тебе станет легче.
Мистер Паркер, переступивши с ноги на ногу, подает реплику:
– Если вас это успокоит, сэр. Я приму на себя все заботы о вас после того, как вас это перестанет заботить.
Гарин с трудом улыбается. Его лицо, зеленовато-бледное с красными разводами, похоже на маскарадную маску.
– Прекрасно сформулировано, друг мой, – говорит он. – Маша, Машенька… Я подумывал о том, чтобы однажды умереть у тебя на руках. Но не так скоро… Я говорю глупости?
– Беспрестанно. Продолжай, у тебя прекрасно получается.
– Если эта мелкая сволочь доберется до моего мозга!.. – говорит он со внезапным ожесточением. – Я столько лет его выращивал, холил, удобрял. Как брюссельскую капусту… или цветную. И все впустую. Так оконфузиться! Удивительно… мне и вправду легче. Это все благодаря твоей руке. Она наделена целебными свойствами. Хотя никогда я не верил в эту чушь… На чем мы остановились?
– На глупостях, – терпеливо отвечает Маша.
– Нет… перед тем, как меня накрыло. Я заранее подготовился, чтобы втянуть тебя в обсуждение. Два энигмастера – страшная сила, ни одна галактическая нежить не устоит… Два… а, вот! Два аспекта. Первый я тебе изложил.
– Я помню. Но тебе лучше поберечь силы, мой хороший.
– Ты будешь смеяться, но меня никто так еще не называл. Только мама. Когда это было… У меня на шее медальон, в нем послание. Все же я не настолько беспечен, чтобы не предусмотреть негативное развитие событий. Хотя и не ожидал. Маме, отцу и… и кошкам.
Маша изо всех сил старается сдержать слезы. Украдкой вытирает нос салфеткой, которую предусмотрительно вкладывает ей в руку Мистер Паркер. Давит внутри себя рвущиеся наружу предательские всхлипы.
– Второй аспект, – едва слышно продолжает Гарин. – В чем мы с тобой отличаемся? Почему кванн… ну хорошо, протокванн… тебе не страшен, и почему он может быть страшен мне? Я сравнил все твои биометрические характеристики с моими. Возраст и пол. И еще, пожалуй, градус цинизма. Ну, это производная от жизненного опыта. В тебе этот показатель близок к нулю, а я… я тот еще фрукт! Во всем остальном… У нас даже группа крови одинакова – АВ по Ландштейнеру, мы оба универсальные реципиенты. Нельзя же предполагать, будто протокванн с мизантропической избирательностью убивает всех мужчин старше двадцати пяти лет! Я решил проверить эту догадку. На себе, на ком же еще! Не добровольцев же искать… хотя наверняка нашлись бы сумасброды. И кто знает… вдруг попался бы, по закону парных случаев, кто-то с такой же, как у тебя, парадоксальной резистентностью к инфекции! Это внушило бы ложные иллюзии… А теперь иллюзий не остается. Знаешь, что самое отвратительное?
– Зимняя оттепель, – отвечает Маша. – Яйцо всмятку по утрам.
– И это
Маша вынуждена склониться над ним, чтобы слышать голос и разбирать слова.
– Ты должна знать, – шепчет Гарин. – Это не бред… бред будет позже… а может быть, бог убережет… Резервный модуль. Точно такой же, как этот. На Санграмике. Это соседняя планета, внутренняя. В системе Тьямурон восемь планет. Которые никому не интересны. Только Бханмара, а еще Санграмика. Координаты есть в памяти блимпа, я сам вводил. Это не бред и не чье-то своеволие… так предусмотрено регламентом карантинных мероприятий. На случай, если тебя отсюда выпустят… но ведь не выпустят же… но ты имеешь право знать… ты энигмастер…
Гарин вдруг открывает глаза – зрачков не различить в кровавой пелене, – и хрипит с неожиданной ненавистью:
– Пшли от моего мозга, твари!
На этом силы оставляют его окончательно.
«Я думала, будет страшно», – думает Маша, словно бы со стороны.
Но Гарин жив. Парус на груди вздрагивает через долгие промежутки, словно пытается сорваться на волю. Синие губы еще шевелятся. Если приникнуть к ним ухом, можно услышать: «Улетай. Улетай».
8.
Маша сидит в своем кресле. Не с ногами, как обычно, а в строгой позе, с прямой спиной и сложенными на коленях руками. Напротив нее распахнут экран видеала, откуда на нее сочувственно глядят товарищи по группе.
Первым отваживается заговорить Пармезан:
– Перестань плакать.
– Я не плачу. Они сами текут. Я уже устала с ними бороться. Просто не обращайте внимания.
– Как там?.. – осторожно интересуется Стася Чехова.
– Он жив, – коротко отвечает Маша.
– Вот же экспонат! – вдруг взрывается Тема Леденцов, он же Леденец. – Храбрец с суицидальными наклонностями…
– Мы не станем сейчас выяснять мотивы и последствия его поступка, – обрывает его речи Маша.
– Хорошо, – легко соглашается Леденец. – Что же мы станем выяснять?
– У нас очень мало времени. Я хочу, чтобы не далее чем через полчаса мы точно знали, почему я здорова, а он – нет.
– Это невозможно, – говорит Эля Бортник. – Мы все только этим и…
– Не обсуждается, – противным канцелярским голосом вмешивается Пармезан.
– С чего начнем? – настаивает Леденец.
– Биометрические характеристики, – говорит Маша. – Гарина и мои. В чем отличия. Я точно знаю, что эти отличия есть. И мы их сейчас установим.
– Как это ему поможет? – хмурится Эля.
– Не обсуждается! – рычит Пармезан.
– Ладно, – кивает Эля. – Возраст? Пол? В конце концов, ты девушка, а он…
– Кванну безразлично, кто перед ним, – напоминает Стася. – Юноша, девушка или дерево.
– Согласна, – говорит Эля. – Пропускаем. Это лежит на поверхности и, скорее всего, не имеет решающего значения. Все дело в иммунной системе.
– Но доктор Вишневский прошерстил твою иммунку вдоль и поперек, – подхватывает Стася. – Это ему ничего не дало.