Энигмастер Мария Тимофеева
Шрифт:
Теперь Элин черед краснеть и судорожно сохранять лицо.
– Ну да, – соглашается она пристыженно. – Чего мы велосипед изобретаем…
– Теперь понятно, что кванну не нравится в Машином организме, – вдруг отверзает уста Пармезан. – Его, заточенного на истребление чистой органики, дезориентируют наночастицы.
– Они есть во всех человеческих организмах, – бурчит Леденец. – Так или эдак. Во мне, к примеру, обитает колония стабилизаторов артериальной гипертензии. Для особо одаренных – высокое кровяное давление.
– Вот бы тебя зафигачить на Бханмару вместо Маши, – мечтательно говорит Стася. – Кванн бы самоубился от такого ужаса. Ты у нас прямо киборг какой-то!
– Гена прав, – замечает Эля. – Гамма-эттикод – это не мелкая колония. Это системный фактор. Он вписывается в иммунную систему. И его много. Кванну такое не по зубам.
– Тогда разумно предположить, что и кванн тоже!.. – воодушевляется Леденец.
На
– Это хорошая мысль, – говорит она ровным голосом. – Мои нанорепликаторы должны помочь Гарину. Вы молодцы. Спасибо вам.
Стася Чехова глядит на нее с печалью и любовью.
– Маша, – наконец говорит она. – Но что если ты – единственная? Мы тут фантазируем, строим гипотезы, а ты одна такая на белом свете. И все, что мы тут навыдумывали, лишь бессмысленная попытка бороться с феноменологией мироздания…
– Не обсуждается! – вступает сводный хор всех и сразу.
Маша выбирается из кресла. Оказывается, у нее с непривычки подолгу сохранять неподвижность затекли ноги.
– И вот еще что, – говорит она тихо. – Как я понимаю, самой мне поднять «Трурль» никто не позволит.
– Для начала, это не «Трурль», – поправляет ее Пармезан. – Твой кораблик был уничтожен сразу после того, как мы его угнали. Утоплен в экзометрии. Для верности была запущена процедура самоуничтожения – ее называют еще «харакири». Это чтобы он случайно не вывалился в субсвет где не следует… И ты права: блимп Гарина запрограммирован на дорогу в один конец. К чему ты клонишь?
– Я хочу, чтобы вы отменили эту программу и предоставили мне полное управление.
– Маша, это невозможно, – с мягкостью, но не оставляя никакой надежды, говорит Гена. – Я понимаю, ты многое пережила, но…
Глядя Пармезану в глаза немигающим совиным взором, Маша раздельно, тщательно выговаривая каждое слово, произносит формулу Энигматического Императива:
– Я отвечаю за свои действия. Я сознаю все последствия. Я уверена. Я энигмастер.
Друзья молча и с каким-то ужасом ждут, что за этим последует.
– Ты сошла с ума, Мария Тимофеева, – наконец откликается Пармезан усталым голосом.
– А ты рискуешь остаться без работы, Геннадий Пермяков, – холодно напоминает Маша.
– Я не вправе тебе отказывать, – кивает Пармезан. – Но хочу, чтобы ты знала. Сигнатура блимпа, который ты называешь «Трурлем», будет сообщена Департаменту оборонных проектов. Если он появится в пределах Солнечной системы, то будет немедленно уничтожен.
– Спасибо, друг, – равнодушно отвечает Маша и прерывает связь.
9.
«Улетай. Улетай».
Час назад мини-блимп, получивший неофициальное наименование «Клапауциус», покинул негостеприимные ландшафты Бханмары. Он направляется к Санграмике, соседней планете, где по словам Гарина развернут резервный жилой модуль на случай внезапного Машиного исцеления. «Клапауциус» летит в субсвете, по траектории светового луча. По правде сказать, он уже почти долетел.
Перед тем, как эвакуироваться, Маша в последний раз, и впервые по собственной воле, использовала богатый функционал пыточного кресла. Под руководством совершенно растерянного Инквизитора она забрала у себя солидную дозу венозной крови («Больше нельзя, юная леди, не то вы начнете падать в обморок, а это, если я что-то понимаю в выражениях женских лиц, не входит в ваши планы…»), аккуратнейшим образом переместила ее из стерильных емкостей медицинского агрегата в несколько инъекционных капсул. Следуя указаниям доктора Клэнси («Надеюсь, вы отдаете себе отчет в своих действиях, юная леди… вижу, что пребываете во власти иллюзий целесообразности…»), Маша поделилась с Гариным своими нанорепликаторами через периферическую вену. Гарин выглядел ужасно… но хватит об этом. Ей стоило немалых усилий спокойно сидеть и ждать, пока капсулы опустеют. Но гемотрансфузия не терпит суеты… За Машиной спиной, стараясь не производить лишнего шума, Мистер Паркер собирал в пустые коробки из-под медицинского оборудования те вещи, которые, по его мнению, представляли хотя бы какую-то ценность: Машины одежки, записи от руки и с регистраторов, «вечные» батареи от приборов системы жизнеобеспечения («Мистер Паркер, нам не нужны лишние батареи. Там, куда мы направляемся, есть свои, и они такие же вечные». – «Прошу прощения, мэм, ничего не могу поделать с укоренившимися привычками создавать запасы…»). Самым сложным было напялить скафандр на бесчувственного Гарина. Намного сложнее, чем на манекен во время тренировок. Несмотря на полное непротивление, Гарин оказался весьма строптивым манекеном. Ужасно тяжелым и с чрезмерным количеством конечностей. Мистер Паркер бросил свои попытки украсть из модуля все, что только можно, и пришел на помощь. Их возня на короткое время
От двух «галахадов» в кабине не повернуться. По этой причине Мистер Паркер даже предпринял было попытку героического самопожертвования. Он вдруг изъявил категорическое намерение остаться на Бханмаре, дабы не причинять никому излишних неудобств. Попытка была грубо пресечена. «Энигмастеры, подобно газу, способны заполнить собою всякий свободный объем, – объявила Маша. – Роботом больше, роботом меньше – значения не имеет. Зато вообразите, какой просторной покажется нам новая обитель!» Теперь они утрамбованы здесь, как маринованные помидоры в банке. Все, что может себе позволить Маша, – это изредка коситься в сторону Гарина. Истекает шестой час болезни. Критическое время достигнуто. Она не знает, что с ним происходит. Пляшущая линия на экране общей телеметрии показывает, что он жив. Только и всего. Если бы Маша верила в бога, то молилась бы. Ей остается лишь надежда, что умные и дерзкие нанорепликаторы уже огляделись, приспособились, многократно размножились и начали свое тихое доброе дело.
«Улетай. Улетай».
Что означали эти слова? Она может лишь гадать, была ли то осмысленная подсказка или всего лишь отклик на какие-то видения в горячечном сознании. Если верна ее догадка и кванн действительно привязан к собственной локации, как паук к паутине, все, что от них требовалось, – это вырваться из паутины. Или, как вариант, покинуть зону действия гравитационного поля с аномальными характеристиками. Следуя логике этой гипотезы, кванн должен был остаться на Бханмаре. Весь, до последней частички. Никакое гравитационное поле не тянется клочьями за вырвавшимся из него объектом.
Между прочим, аларм-детекторы молчат уже сорок минут. И синий свет тревоги давно уже сменился на уютно-желтый.
Острые пики ломкой линии на экране становятся положе, сглаживаются, сходят на нет. Очень скоро линия распрямится вовсе.
– Нет, – шепчет Маша.
– Простите, мэм, не расслышал ваших слов, – откликается Мистер Паркер.
– Нет! – уже кричит Маша в полный голос. Она не может встать, не может даже толком пошевелиться в тесноте. Все, что ей остается, это кричать от ужаса и боли. Чересчур долго дремавшие в ее душе страсти выплескиваются наружу, словно лава из жерла вулкана. – Не умирай! Только не умирай, пожалуйста, пожалуйста… Мы улетели. Все, как ты и хотел. Теперь ты не имеешь права умирать. Это нечестно. Это не нужно. No vale la pena… Ты называешь себя циником, но это не так, ты хороший! Самый лучший из всех, кого я знала! Я понимаю, soy agilipollada, я дура, у меня в глазах все плывет от одного твоего голоса. Я схожу с ума рядом с тобой. Это ничего не меняет. Видишь, я уже не реву. Хотя ты этого не видишь. Ты сейчас ничего не можешь видеть. Но когда ты откроешь глаза и начнешь выздоравливать, я не буду такой ужасной лохматой ведьмой. И нос не будет отвратительно распухшим от слез. Меньше от этого он, конечно же, не станет… Я встречу тебя настолько красивой, насколько смогу себе позволить в этой дыре. Я умею быть неотразимой, puro bollicao, ты это увидишь, тебе предстоит еще испытать мои чары на себе. В конце концов, я испанская женщина с русскими корнями. Или наоборот. В любом сочетании это гремучая смесь. Может быть, я это выдумала… No importa. Не важно. Стоило ли прилетать, что вот так просто взять и умереть, оставить меня здесь одну?! !Narices! Ты не можешь так со мной поступить, слышишь? Зачем ты прилетел? О чем ты думал? Как ты мог быть таким эгоистом?! Я все сделаю для тебя, я душу свою продам, только не умирай! Por amor de Dios, не надо, прошу тебя! Если ты умрешь, я не знаю, что с тобой сделаю! Никогда тебе не прощу! Если ты умрешь, я тебя убью? Слышишь? !Te voy a canear!.. Я знаю, ты не слышишь и не видишь. И хорошо, что не видишь, как я тут схожу с ума. Это не имеет значения. No importa. Я буду с тобой всегда. Буду с тобой столько, сколько позволишь. Если хочешь, исчезну в один момент. Ты только не умирай… Ты ведь не умрешь сегодня, правда, правда?!