Енох
Шрифт:
- Люди последних времен будут почитать пророка Илию, почитать допотопных праотцев, а обо мне в их книгах - только несколько слов, но многие будут знать, что в конце времен я приду с Илией. Хотя и про меня будут книги, которыми не будут пользоваться при богослужении, но люди, которые их напишут, привнесут много "своего", и этого "своего" будет больше, чем меня. И все же люди узнают, что я живым был взят на небо, спускался для проповеди и снова был взят на небо. И многие будут знать то, что "никто не взыде на небо, токмо Сшедший
- Тебя трудно понять, Енох!
- Это ничего. - Енох улыбнулся, не открывая глаз.
– А еще, Мелхиседека (голос брата стал веселее), люди будут просить у меня счастья в семейной жизни. Когда я там узнал об этом, я сказал ангелу: "Мы ругались с Сепфорой по пустякам, упрекали родителей друг друга, наказывали детей".
- И что ангел?
– спросила Мелхиседека.
- Он, кажется, совсем не разбирался в семейной жизни. Ангел подумал и сказал, - сонно произнес Енох, - что это, наверное, и есть (Енох зевнул) счастливая семейная жизнь...
– Не договорив, Енох заснул, украшенный улыбкой, провалился в мир, где все светящееся и прозрачное. На исподе век пульсировали неясные образы. И у Мелхиседеки ресницы стали клейкими, точно проклюнувшиеся листочки - не хотели разлипаться.
В то же самое время праведный Сиф в святилище Адама в богомысленной молитве увидел в полусне-полуяви, как змея, скользя на персях между камнями, подбиралась к задремавшим Еноху и Мелхиседеке. Сиф точно почувствовал гладкий змеиный холодок в руке, пробудился и вооружился теплой молитвой о своих потомках. И те сквозь сон услышали голос Сифа, змеиный гладкий холодок точно скользнул и по их рукам. Енох и Мелхиседека пробудились одновременно. Змея замерла. Люди тревожно осмотрелись.
- Это, должно быть, от жары, - сказала Мелхиседека и опустила голову на теплый камень. Задремал и Енох. А Сиф молился в святилище Адама. И снова Мелхиседека, засыпая, услышала его голос. И проснулась.
- Енох, - разбудила она брата.
– Нам пора в путь!
Видя духовными очами, что Енох и Мелхиседека послушали его, Сиф в сердце возблагодарил Бога.
18. Сиф в сердце своем возблагодарил Бога.
- Во время молитвы мне показалось, - сказал Сиф Еве, - что Господь пошлет человека, который укажет путь к потерянному раю.
От неясной тревоги Ева улыбнулась.
- Ты уже пожилой, Сиф, - выдержишь ли такое утомительное путешествие?
– Эти слова Ева сказала одновременно со скрипом калитки.
За изгородью послышался сильный мужской голос.
Мафусаил привез гостинцы из города, и Сиф из-за стебля старого розового куста без удовольствия наблюдал, как Ева смешивает в глиняных сосудах муку собственного помола с мукой каинитов. Мафусаил, розовый, оживленный, добродушный, молчаливо-серьезный великан, подтаскивал к закромам полные мешки из грубой шерстяной материи. Из ручья, протекающего через двор,
- Сиф, у меня хорошие вести, - сказал Мафусаил, отряхиваясь от муки.
"Хорошие вести... из города?" - Сиф строго посмотрел в глаза Мафусаилу.
- Вернулся отец мой Енох!
Ева и Сиф коротко переглянулись.
- Он говорит, что вернулся от ангелов.
- Воля Божья, - сказал Сиф и прикрыл ладонью глаза. Их ломило от радости.
Ужинали во дворе, сидя на плоских кожаных подушках под открытым небом. Ева поставила на скатерть-циновку кисель из простокваши и меда, положила холодные лепешки из пресного теста, густо и сладко пахнущие финики.
- Сиф, - сказал Мафусаил, взяв с циновки лепешку.
– Она подгорела с одной стороны. Я купил у каинитов железный лист...
"Какое страшное словосочетание, - подумал Сиф.
– "Железный лист". Только язык каинитов..."
- ...И теперь наши лепешки не будут пачкаться в золе.
Сиф кивнул. Его жена выпекала лепешки в золе, накрыв их глиняными горшками, и лепешки тоже не подгорали. Но Сиф промолчал. Ради совести. Совесть же разумел не свою, а Мафусаила. Сиф ждал, когда тот заговорит о Енохе. Но не торопил Мафусаила, спросил из вежливости:
- Не оскорбляют ли тебя каиниты, Мафусаил?
- Сейчас не те времена, Сиф. Тувалкаин запретил наносить обиду сынам Божиим: он - мудрый человек!
"Тувалкаин хитер", - мысленно ответил Сиф, с мучительным нетерпением ожидая рассказа о Енохе. В задумчивости Сиф чертил на песке веточкой какие-то знаки. "Твоя борода ухожена, Мафусаил, а волосы слегка пострижены", - думал Сиф, выводя на песке знаки.
- Я не знаю ритуалов каинитов, Мафусаил, но при общении с ними наша вера умаляется по этому закону.
Мафусаил прочитал знаки под веточкой Сифа. Тот привел дробные числа к наименьшему знаменателю.
- Сиф, отец рассказывал мне, что Бог после убийства Авеля запретил мстить Каину, - разве не видно в этом запрете Его благословения на строительство города? Да, Он благословил братоубийцу! но нам ли испытывать замыслы Божии?
- Ты, Мафусаил, не видишь опасности в торговых сделках с каинитами!
– Сиф ладонью загладил знаки на песке. И замолчал. Ради совести. Совесть же разумел не свою, а Мафусаила. Тот сказал:
- Моя тетка Мелхиседека сожгла тростниковый стаканчик, из которого пил Тувалкаин, когда посетил наш дом. Она тоже видит опасность в нашем общении с каинитами. Но она не отказывается от косуль, которых я приношу с охоты. А на наших стрелах наконечники из металла каинитов.
– Мафусаил осторожно, с благоговением развязал тесемку на мешке, который загодя положил рядом с собой, и с легким трепетом вынул из него предмет, отдаленно напоминающий лук, погладил почти нежно отполированные ясеневые поверхности, маленькую металлическую лебедку.