Энохиан. Крик прошлого
Шрифт:
Я улыбнулась, но не стала поднимать взгляд на парня. Тим часто любил рассказывать о том, какое у нас будет будущие, отвергая любую вероятность того, что мы можем провести в
лечебнице остаток своей жизни.
– Точно-точно!
– возбужденно заговорил парень. Он всплеснул в ладоши и закивал своим
мыслям, а его тонкие губы растянулись в улыбке.
– Вот увидишь, Тали, мы совсем скоро
убежим и сядем на какой-нибудь поезд, который увезет нас очень далеко. Будем жить на
самом
нашей свободной и счастливой жизни.
Я была младше Тима всего на два года, но порой мне казалось, что все совершенно иначе. Он
так часто погружался в свои собственные мечты, что порой ему даже удавалось улететь
душой из этого злосчастного места и на какое-то мгновение стать по-настоящему
счастливым. Иногда я так завидовала ему. Меня-то реальность держала на короткой цепи, не
позволяя даже на мгновение забыться.
– А кем же мы будем работать?
– спросила я, подыгрывая Тиму.
Парень на мгновение задумался, а затем вскочил и протянул мне руку. Его возбужденные, как
всегда, было заразительным, и поэтому, недолго думая, я подала ему свою худую ладонь. Тим
быстро поднял меня на ноги, и его лицо озарила счастливая улыбка, будто он уже был не
здесь, а в мире, который сам и придумал.
– Я смог бы работать автомехаником в самом лучшем салоне города, в котором нам пришлось
бы жить, а ты бы стала известной и красивой певицей, ради которой мужчины были бы
готовы на все, - весело рассказывал Тим.
Его не волновало, что мое худое тело и лицо не были привлекательными. Что мои волосы
были растрепанными и неопрятными. Кожа сухая и местами изуродованная старыми
шрамами. Тим не замечал, что мой голос хриплый от частых криков и что я никогда не пою.
Ему было все равно, что на нас серая больничная одежда, больше похожая на мешки,
которые надели на скелеты. Для него этот мир был не больше, чем страшный сон, который
очень быстро превращается в расплывчатое воспоминание сразу же после пробуждения.
– Я бы защищал тебя от надоедливых ухажеров, - держа меня за руки, говорил Тим, глядя
куда-то вдаль.
– А вечерами бы мы ходили в самые разные клубы и танцевали бы всю ночь
напролет.
Будто в подтверждение своих слов, Тим закружил меня в импровизированном танце, и это
заставило меня рассмеяться. Тим тоже смеялся, пока мы кружили по старому больничному
двору. В какой-то миг я поддалась его фантазиям и позволила себе представить, что сейчас на
мне не длинная серая рубашка, а красивое платье. Вокруг нас не серые стены с колючей
проволокой, а шикарный салон, где модно
музыку. Я заметила, что некоторые из больных стали хлопать в ладоши, словно маленькие
дети, другие начали кружиться вокруг своей оси или вздымать руки к небу. Те немногие, чье
сознание было лишь частично искалечено, просто оставили все свои дела и с улыбками
смотрели на нас и тот бедлам, что мы устроили. Все мы были полумертвыми скелетами, запертыми в убогих серых стенах, которые не приносили ничего, кроме боли, но сейчас наша
с Тимом радость заражала других пациентов. Они смеялись, раскачивались в такт, который
сами же для себя и установили, пытались танцевать. Некоторые даже пели. Санитары
попытались не реагировать на гомон,. поднявшийся во дворе, и позволили нам почувствовать
совсем немного свободы.
Правда, эта свобода продлилась недолго.
Время прогулки закончилось, и всех снова призвали к тишине. Те, кто отказывался
повиноваться, были награждены новыми ударами и синяками. Постепенно радость и
надежда, которую Тим успел подарить больным, угасла. Мы снова вернулись в лечебницу, где нет места подобным чувствам. Снова я услышала тихие всхлипы, стоны, истерический
смех и безумное бормотание.
– Вот увидишь, - прошептал Тим мне на ухо, когда мы шли по полутемным коридорам
лечебницы в сторону спального корпуса.
– Однажды все будет именно так, как я тебе
рассказал.
Прежде чем нас снова растолкали по палатам, Тим сжал мое запястье своими прохладными
руками и, подмигнув, ушел с несколькими больными и санитарами в другую сторону.
Следующий день не многим отличался от предыдущего. Разве что сегодня нас не отправили
на прогулку, а заперли в большом и душном зале всего с одним окном. Будто пытаясь
компенсировать нехватку солнечного света, которому просто неоткуда было взяться,
строители сделали в этом зале одно окно, идущее от самого пола и до потолка. Конечно же, по обе стороны от стекла были кованые решетки, а вид выходил на каменные стены, но это
было хоть что-то.
Продавленное и затертое кресло у этого самого окна было моим любимым местом в
лечебнице. Мне не было дела до карандашей и красок, которые валялись на столах в
середине зала. Не было дела до пианино, которое беспрерывно издавало играемую каким-то
больным какофонию. Я плевать хотела на макраме и другое рукоделие, которым занимались
другие. Все, что мне было нужно, это лишь один-единственный взгляд на небо.
Не важно, была ли это плохая или хорошая погода. Я любила солнечную погоду, когда по