Энола Холмс и Леди с Лампой
Шрифт:
— Не сомневаюсь, вы гадаете, почему я не попыталась остановить вашу удивительную сестру и помешать ее опасному, опрометчивому побегу. Нет, — добавляет она, заметив, что мистер Холмс нахмурился и вскинул руку в перчатке, показывая, что хочет высказаться. — Позвольте мне договорить. Итак, хотя я не знала, что Эноле — Энола, ведь так ее зовут? — что ей всего четырнадцать лет...
Шерлок все же не выдерживает и, отбросив манеры, вмешивается:
— Не важно, пускай бы ей было и двадцать четыре! Если бы у вас была дочь, разве бы вы ей позволили...
Флоренс
— Вы же понимаете, что мы с вашей матерью были знакомы, мистер Холмс?
Очевидно, он этого не понимал, и новость его ошеломила. Нахмурив брови, он смотрит на Флоренс Найтингейл, предположительно больную, но выдающуюся женщину с гладкими чертами лица, по-старомодному уложенными волосами и в необычном головном уборе.
— Евдория Верне Холмс. Леди, достойная уважения, — продолжает мисс Найтингейл. — Искренне, всем сердцем преданная реформам. Она обратила свой взор на права женщин, я — на страдания раненых и больных. Однако наше взаимное уважение безгранично. Получали ли вы от нее весточку, мистер Холмс?
— Так вам известно, что она пропала? Нет, не получал. — Детектив недолго мнется, а затем добавляет: — А вы?
Ага! Все же мать ему небезразлична.
— Боюсь, что нет. Возможно, она сбежала в Крым? — насмешливо произносит Флоренс Найтингейл, хотя в голосе ее читается забота. — Так вот, мистер Холмс, не в моих правилах сдерживать женщин, даже самого нежного возраста...
Шерлок Холмс подается вперед и взмахивает рукой, словно выполняя прием из джиу-джитсу. Как ни странно, заговаривает он не об Эноле Холмс, а о Евдории.
— Я и мой брат крупно поссорились с матерью. Теперь предмет ссоры кажется глупым и нелепым, — горько объясняет он, ничего не скрывая. — Однако не могло же это послужить причиной...
— Вы не понимаете, — властно, но все так же мягко перебивает его Флоренс Найтингейл. — Очевидно, для нее причина была достаточно веской. Насколько я могу судить, и у вашей сестры была основательная причина для побега. — Мисс Найтингейл делает паузу, но все же решается добавить: — Похоже, она ужасно вас боится.
Детектив не меняется в лице, но мисс Найтингейл понимает, что ее слова его задели. Он сцепляет руки на коленях и опускает взгляд.
Мисс Найтингейл терпеливо дожидается ответа.
— Не могу этого отрицать, — наконец признает Шерлок Холмс. — Однако даже мой развитый ум не позволяет мне понять, откуда взялся этот страх. Я никогда бы ее не обидел, и она, уверен, прекрасно это понимает. Время от времени она проявляла ко мне сестринскую привязанность.
Мудрая сестра милосердия знает, когда лучше промолчать и дать пациенту высказаться. Флоренс Найтингейл выжидает еще немного.
— Мы с моим братом Майкрофтом хотим для нее только лучшего, — продолжает он. — Более достойного образования в приличной школе-пансионе...
— Ах! — Теперь Флоренс Найтингейл все понимает. — Вы пригрозили ей пансионом!
Шерлок Холмс поднимает на
— Позвольте, при чем здесь угрозы...
— Боже мой, неужели ваша мать ничего вам не рассказывала?! — Впрочем, его невежество было присуще всем представителям мужского пола. — В школе-пансионе девушка из высшего общества страдает не меньше, чем заключенный в тюрьму преступник, к тому же приговоренный к тяжелой физической работе. Жестокий режим приводит к серьезным травмам, болезням и порой даже смерти.
Великий детектив разевает рот, очевидно проглотив язык от удивления.
— Мой дорогой, — ласково продолжает Флоренс Найтингейл, — простите меня за излишнюю прямоту и, пожалуй, даже грубость, но я уже стара и потому смею говорить то, о чем другие умалчивают: даже в тисках леди чувствовала бы себя комфортнее, чем в туго затянутом корсете.
Слово «корсет» никогда не всплывает в приличном обществе, тем более в беседе разных полов, и, услышав его, мистер Холмс поднимает руки в знак протеста, а его бледное лицо заливает краска. Но Флоренс Найтингейл не отступает.
— Почему, вы думаете, модницы то и дело падают в обморок? — с вызовом произносит она. — Почему леди умирают от любой, даже самой безобидной болезни? И что уж говорить о родах! Некоторые чахнут и увядают, не успев достичь детородного возраста! Все потому, что заковывать женщину в корсет ни на йоту не гуманнее традиции «ножки лотоса» в Китае, где ноги бинтуют и уродуют с самого детства! Это вред не только удобству, но и здоровью... Неудивительно, что сестра вас боится.
Она всего лишь пытается спастись от верной гибели в школе-пансионе.
— Но... не может же все быть так плохо, как вы говорите! — восклицает Шерлок Холмс. — Традиция... изящество... многие поколения леди через это прошли...
— Позвольте, многие солдаты прошли через войну и выжили — почему бы не привести такое сравнение? Оно соответствует вашей логике, — парирует Флоренс Найтингейл. Впрочем, в ней тут же просыпается инстинкт дипломата, человека, которому всю жизнь приходилось иметь дело с властными особами мужского пола, и она переводит разговор в иное русло. — У меня нет и не было детей, однако была сестра, и потому я могу понять ваши чувства. Возможно, миссис Таппер вам скажет, где она?
Пианино из музыкальной комнаты разливается волшебной музыкой Ветховена, и хотя ни великий детектив, ни великий реформатор не видят сейчас миссис Таппер, они знают, что она сидит совсем рядом с инструментом, завороженная и счастливая, поскольку отлично слышит мелодию.
Шерлок Холмс мрачно усмехается и откидывается на спинку кресла.
— Нет, от миссис Таппер ничего не добьешься, и Энола наверняка прекрасно это понимает. Какая поразительная наглость! — восклицает он со смесью восхищения и раздражения. — Она не перестает меня удивлять. Отправилась сюда, буквально за квартал от Уимбрел-холла, когда я еще продолжал поиски, привела эту пожилую даму, как будто ее здесь ждали...