Энола Холмс и Леди с Лампой
Шрифт:
Поэтому он, не гнушаясь нарушением закона, берет на себя (вместе со своим другом из низших слоев общества) задачу перехватить угрожающее его планам сообщение.
Не найдя сообщения, Джеффри и его напарник похищают миссис Таппер. Лорд Родни Уимбрел, «приятный, добросердечный джентльмен», скорее всего, расстроен таким поворотом событий, но ничего не предпринимает, поскольку он «печально слабохарактерный».
Возможно, если я, Энола Холмс, поговорю с ним об этом, он...
Тут,
Да. Так я и думала.
И все же решила еще немного выждать.
Пожилой зевака, похоже, обошел вокруг участка и теперь, прихрамывая, начал второй круг. Как я и подозревала, уходить он пока не собирался.
Мой страх был вполне оправданным. Как не бояться последствий того, что я собираюсь сделать? Однако когда старик подошел ближе, на душе у меня потеплело, а по лицу расплылась улыбка.
Выпрямившись как солдат и высоко подняв голову, я шагнула вперед и прошла мимо седого бородача, размахивая своей кожаной сумкой, чтобы он точно меня заметил, хотя сама на него не взглянула. Пройдя по освещенной факелами дорожке перед особняком и смело поднявшись на мраморное крыльцо, я постучала в громадную дверь из красного дерева.
Открыв сей портал, дворецкий посмотрел на одинокую, скромно одетую старую деву с большим презрением, чем если бы перед ним появилось омерзительное насекомое, и ничего не сказал.
— Я желаю видеть лорда Уимбрела, — уверенно заявила я и тут же добавила, пока мне не отказали: — И вполне уверена, что он меня примет.
Дворецкий высоко вскинул брови, но моя гордая осанка и благородный акцент слегка изменили его первое впечатление о незваной гостье. Позвольте объяснить, что талантливый актер, такой как мой брат Шерлок — впрочем, и у меня, смею заметить, был определенный талант, — способен легко изобразить говор низшего класса, но выходец из Ист-Энда не может подражать речи аристократа: по крайней мере, насколько мне известно.
Итак, благодаря моему произношению дворецкий снизошел до того, чтобы мне ответить:
— Ваша карточка, мисс?
— У меня нет для вас ни карточки, ни имени, — выдала я заготовленную фразу со всем присущим ситуации драматизмом. — Если вы позволите мне написать и отправить лорду Уимбрелу записку, он непременно согласится меня принять.
Театральность входила в мой план: я знала, что дворецкие, несмотря на их вечную маску безразличия, не лишены человеческих качеств, в том числе любопытства. Очевидно, ему стало интересно, зачем я пришла, и он пропустил меня в прихожую Уимбрел-холла.
Ошеломительно просторная и холодная, с мраморными полами и стенами, которых было почти не видно из-за лосиных голов, мечей самураев, египетских папирусов, подставок под зонтики в виде слоновьих ног, масляных картин, барельефов с купидонами и других занимательных вещиц — ка залось, я попала в музей. Ни стульев, ни кресел здесь не было, и дворецкий не предложил мне пройти и присесть в библиотеке. Он оставил меня стоять в прихожей, среди всех этих диковинок, и поспешил за набором для письма.
Я воспользовалась этой возможностью, чтобы изучить
Я еле сдержалась, чтобы не поежиться от страха. Мне вовсе не хотелось с ним встретиться.
Письма от
украшал куда более скромный почерк. Вполне возможно, что за Родни как за пэра и члена палаты лордов конвертынадписывал секретарь, а значит, пока нельзя судить о его характере по манере письма.
Заслышав шаги дворецкого, я отошла от подноса и сделала вид, будто изучаю чашки из страусиных яиц.
Он молча подошел ко мне и протянул дощечку для письма, на которой находились бумага хорошего качества, перо, чернильница и уже зажженная свеча. Я нахмурилась.
— Принесите сургуч, — властно приказала я, надеюсь, с должной атмосферой таинственности.
— Какого цвета, миледи? — с сожалением и вызовом спросил дворецкий: с сожалением — потому что обычный воск от свечи вполне подошел бы для того, чтобы запечатать конверт, и слуга понимал, что я показываю свое превосходство над ним, а также потому, что из-за сургучной печати письмо нельзя будет вскрыть и прочитать перед тем, как отнести хозяину; а с вызовом — потому что цвет нес символическое значение и таким образом он требовал от меня выразить мои намерения.
Однако из «мисс» я превратилась в «миледи».
— Очевидно красного, — ответила я. — Алого, не малинового.
Пусть делает из этого какие угодно выводы.
Дворецкий отправился за сургучом, а я тем временем взяла перо и аккуратным крупным почерком вывела:
Послание для Птицы у меня. Обменяю на миссис Таппер без дополнительных условий. Если откажете, обращусь в полицию.
Оставив его без подписи, я промокнула и сложила письмо, чтобы дворецкий не успел заглянуть мне через плечо. Забрав у него красный сургуч и подогрев его на свече, я капнула им в центр, и по бумаге расплылось кровавое пятнышко. К сожалению, роскошного кольца с печаткой у меня не было, и я прижала печать ладонью. Когда сургуч застыл, я передала послание слуге.
Он пошел доставлять его хозяину, оставив меня в окружении боевых африканских масок, вырезанных из дерева и уставившихся на меня пустыми глазницами.
Ждать пришлось довольно долго. Я даже начала беспокоиться, что просчиталась. Возможно, следовало зашифровать послание в цветах, чтобы произвести большее впечатление? Впрочем, тогда в нем ничего бы не поняли. Если бы лорд Родни знал про цветочный шифр мисс Найтингейл, он — а точнее, Джеффри, его мальчик на побегушках — догадался бы о важности кринолина.