Эоловы арфы
Шрифт:
Руге в душе досадовал на себя за то, что сам остановился, поздоровался и завязал разговор. Маркс спросил:
– А что же теперь будет с вашей газетой "Реформа"? Послу и впрямь как-то не пристало заниматься журналистикой. Да и весьма затруднительно из Парижа руководить газетой, издаваемой в Берлине.
– Ну уж как-нибудь...
– неопределенно пробормотал Руге.
– Я совсем забыл!
– развел руками Энгельс.
– Вы же еще и "Реформу" издаете. О, тогда вы непременно должны быть послом во Франции! Ведь там сейчас у власти правительство Одилона Барро, творца лозунга "Реформа
– Вы, господин Энгельс, не меняетесь - все так же любите шутки и острое словцо.
– Помилуйте, какие же шутки - посол в Париже!
– Но, господа, - Руге хитровато склонил голову набок, - вы задали мне уже так много вопросов, а между тем на мой вопрос еще не ответили: что вас сюда привело? Кого вы ждете в этой комнате?
– Что ж, Фридрих, у нас ведь нет причин, чтобы скрытничать.
– Маркс обернулся к Энгельсу, а затем к Руге.
– У нас тут назначена встреча с некоторыми лицами из правительства.
Руге очень оживился:
– Может быть, вы приглашены на этот обед? Говорят, будет сам Брентано...
– Этот обед господин Брентано как раз и дает в нашу честь, - сказал Энгельс, с удовольствием наблюдая, как тень изумления и зависти стала шириться на лице собеседника.
Руге немного помолчал, видимо что-то обдумывая и с чем-то борясь в душе. Наконец он решился:
– Господа, у меня к вам большая просьба... Во имя старой дружбы... Совершенно нелепое недоразумение... Несколько дней назад я действительно был назначен послом в Париж и уже готовился к отъезду, но сегодня утром Брентано вызвал меня к себе, буквально из кармана вытащил у меня верительные грамоты и не отдал их.
Друзья в один голос захохотали.
– Даже ничего не объяснил!
– сокрушался Руге.
– Ну и нравы!
– подавляя смех, воскликнул Маркс.
– Может быть, он пронюхал через своего министра внутренних дел, через разведку, что вы не знаете французский?
– все еще смеялся Энгельс.
– Через Флориана Мёрдеса?
– вполне серьезно переспросил Руге, никогда не отличавшийся по части юмора.
– А может быть, вы просто не поняли Брентано и он хотел послать вас не в тот Париж, что во Франции, а в тот, где мы сейчас находимся, в гостиницу "Париж"?
– Новый приступ смеха сотряс плечи Энгельса, снова засмеялся и Маркс.
– Выходит, я поздравил вас преждевременно!
– Господа, я вас прошу, - Руге взял и того и другого за руки, - когда будете беседовать с Брентано, скажите ему, что серьезные правители так не поступают. Пусть он вернет мне верительные грамоты, они по праву мои, я должен ехать в Париж. Я всегда, господа, восхищался вашим умением убеждать.
В этот момент с треском распахнулась дверь, через которую вошли сюда Маркс и Энгельс, и на пороге показалась некая запыхавшаяся личность.
– Господа, тут есть доктор Маркс? А Энгельс?.. Боже мой! Ну что же вы! Вас ищут по всей гостинице. Уже все в сборр, а вас нет. Пожалуйста, поторопитесь. Вас ждут!
Руге засуетился:
– Я пойду с вами. Мне же
– Давай возьмем. Пусть поест, - сказал Энгельс.
Маркс пожал плечами:
– Едва ли это возможно, господин Руге. Все-таки обед правительственный.
– Да пусть поест, - махнул рукой Энгельс.
– Человек пострадал! Вместо одного Парижа оказался в другом. Пусть. Он же философ - много не съест...
Но Маркс уже не был склонен шутить. Он понимал, как понимал это, конечно, и его друг, что появиться перед членами правительства в обществе Руге было бы совершенно ни к чему, это могло бы сразу подорвать авторитетность их миссии.
...Брентано хотел посадить Маркса и Энгельса за столом рядом с собой: одного по правую руку, другого по левую. Но гости под предлогом, что для удобства ведения беседы лучше бы сидеть напротив, предпочли занять места на противоположном конце стола.
Когда обычный в таких случаях шум и говор затихли, Брентано поднялся с бокалом в руке и сказал:
– Господа! Нашему восстанию всего полторы недели, но оно уже привлекло к себе взоры многих лучших людей отечества. Одним из наиболее ярких доказательств этого является приезд в Карлсруэ всем вам известных революционных деятелей, редакторов "Новой Рейнской газеты" доктора Маркса и его коллеги господина Энгельса, которые находятся сегодня среди нас за этим дружеским столом.
Голос Брентано был торжественным и задушевным одновременно. Этот тридцатипятилетний адвокат был хорошим провинциальным актером. В нем сочетались честолюбие, хитрость и немалая проницательность. Он умел войти людям в душу, ему почти всегда удавалось, как говорится, подать себя должным образом. Эти способности пришлись как нельзя кстати, когда десять дней назад, тринадцатого мая, в страхе перед начавшимся восстанием бежал великий герцог Леопольд и было создано временное правительство Бадена, во главе которого он, Лоренц Брентано, и встал. Он был, бесспорно, умнее и оборотистее всех членов своего кабинета, может быть, даже вместе взятых.
– Дорогие и высокоуважаемые гости!
– Глава правительства слегка поклонился Марксу и Энгельсу.
– Мы приветствуем вас на прекрасной баденской земле не только как официальные лица, но и как люди революции. Некоторые из нас - и мы этим особенно гордимся - вошли в правительство, можно сказать, прямо из тюремных камер, где томились за свое участие в недавних героических, но безуспешных восстаниях на многострадальной баденской земле. Я имею в виду прежде всего нашего замечательного философа и журналиста Густава Струве...
Струве сидел рядом с Марксом. Крупный, седоватый, лет сорока пяти, он был одним из самых старших за этим столом. Ему явно польстило звание философа.
– ...известного журналиста, неутомимого Йозефа Фиклера...
Маркс поискал глазами Фиклера, но едва нашел, как оратор уже назвал новое имя.
– ...бесстрашного Карла Блинда, тоже журналиста...
Энгельс шепнул Марксу:
– У них что - все правительство из журналистов? Это правительство или редколлегия?
– Есть и адвокаты, - не шевеля губами, ответил Маркс.