Эоловы арфы

Бушин Владимир Сергеевич

Маркс замолчал, и несколько секунд длилась напряженная тишина.

– Все это очень предположительно, - сказал наконец Франц Циц.
– Это только ваша гипотеза.

– А вы хотели бы твердых гарантий?
– язвительно вмешался хранивший до сих пор полное молчание Энгельс.
– Политика вообще, а революции особенно, мало похожи на банк, выплачивающий твердые проценты на вложенный капитал.

– Спасибо за разъяснение, господин Энгельс, - Циц криво усмехнулся полными сытыми губами, - но я знал это еще лет двадцать пять тому назад, когда был несколько моложе, чем вы ныне.

Молодость

Энгельса - тем более что он казался моложе своих лет, - как видно, смущала многих депутатов, а Цицу она просто не внушала доверия.

– А как вы это мыслите себе с чисто военной точки зрения?
– спросил Трюцшлер, он был всего года на два старше Энгельса, и тот не казался ему юнцом, выскочкой.

– С военным аспектом вопроса вас как раз и намерен познакомить мой коллега, - сказал Маркс.

Энгельс встал, так он чувствовал себя лучше, удобнее.

– Господа, вы знаете, как и почему было подавлено июньское восстание в Париже...

– Еще бы не знать!
– тут же подхватил Циц.
– Восставших было тысяч сорок - сорок пять, а у генерала Кавеньяка - двести пятьдесят.

– Да, это одна из главных причин, - согласился Энгельс; он не любил, когда его перебивали, но тут надо было терпеть.
– Но не единственная. История войн знает немало примеров, когда и при худшем соотношении сил меньшинство оказывало достойное сопротивление и даже одерживало победы.

– Например, триста воинов царя Леонида против полчищ персов! насмешливо сказал Хаген.

– Есть примеры и посвежей, - невозмутимо продолжал Энгельс, - но рассмотрение их увело бы нас слишком далеко, а ведь мы, господин Хаген, не на уроке истории. У восставших парижан имелась весьма дельная военная голова - бывший офицер Керсози. Он учел опыт других восстаний и составил план, предусматривавший концентрическое наступление на ратушу, Бурбонский дворец и Тюильри четырьмя колоннами, которые должны были опираться на рабочие предместья. План получился толковый. Но его не удалось осуществить главным образом потому, что восставшие не смогли создать единого центра по руководству восстанием и отряды действовали разрозненно.

– А что произошло в Эльберфельде? Ведь вы только что оттуда, - сказал Трюцшлер.

– Да, в сущности, то же самое: отряды действовали разрозненно. Вы только посмотрите: кончалось восстание в Дрездене - начиналось в Дюссельдорфе, кончалось в Дюссельдорфе - начиналось в Эльберфельде... Если и теперь не возникнет единый центр, если вы не возглавите движение, то сперва будет подавлено восстание в Бадене, потом - в Пфальце или наоборот. А затем, впрочем, может быть, даже и до этого, покончат и с вами.

– И он о том же!
– досадливо воскликнул кто-то.

– Конечно!
– сразу отозвался Энгельс.
– Как может быть иначе?

Энгельс опустился на стул. Опять воцарилась тягостная тишина. Она длилась дольше, чем в первый раз, нарушил ее снова Циц, он проговорил медленно, как бы раздумывая:

– Нет, господин Маркс и господин Энгельс, мы благодарим вас за приезд и благие побуждения, но - я надеюсь, мои коллеги разделяют мой взгляд все, что вы сказали, все, к чему вы нас призывали, нам не подходит. Мы предпочитаем

бороться иначе...

Энгельс нервно щелкнул пальцами по крышке стола. Маркс, опасаясь с его стороны резкой выходки, мягко положил левую руку на его рукав, а правую призывно вытянул в сторону говорившего:

– Но ведь вы же, господин Циц, и ваши коллеги по Собранию несете немалую моральную ответственность за начавшееся восстание, вы инспирировали его.

– То есть как?
– опешил Циц. Его сытые губы от злости словно усохли.
– Вы имеете в виду конституцию, которую мы приняли?

– Конечно, и конституцию, но не только.
– Марксу этого не хотелось, но ход встречи вынуждал его прибегнуть к весьма рискованному доводу.
– Вы все, господа, и устно в стенах Национального собрания, и в газетах многократно заявляли, что пойдете на любые жертвы ради имперской конституции, что готовы погибнуть вместе с Национальным собранием. Разве не так?
– быстрым, цепким взглядом он пробежал по лицам депутатов.

Те молчали.

– Так!
– с болью в голосе воскликнул Трюцшлер.

– И что же?
– Огромным усилием воли Маркс сдерживал свое негодование, оно пробивалось только в дрожании его темных ресниц.
– А то, что множество людей в разных концах Германии поверили вам, отнеслись к вашим обещаниям и призывам несколько серьезнее, чем вы рассчитывали. Точнее говоря, они отнеслись к ним вполне серьезно. Они взялись за оружие, они действительно готовы умереть с вами, но, оказывается, вы не собирались и не собираетесь умирать. Для вас все было лишь словесной игрой!

– Позвольте!
– раздалось сразу несколько голосов.
– Это уже...

– Господа, это только факт, - не дал перебить себя Маркс.
– Разве, например, Фридрих Целль, адвокат из Трира, мой земляк, не ваш коллега по Национальному собранию?
– Он расчетливо назвал отсутствующего Целля, а не кого-нибудь из сидящих здесь, хотя едва ли не каждый из них годился для этого места его речи.
– Так вот, городской гласный Целль, как вы знаете, председательствовал на конгрессе представителей рейнских общинных советов, состоявшемся две недели тому назад в Кёльне. Этот конгресс принял весьма решительное постановление. Оно содержало призыв ко всем мужчинам, способным носить оружие, быть готовыми отстоять имперскую конституцию; и оно требовало отставки правительства Бранденбурга - Мантёйфеля в Берлине; оно даже угрожало отпадением Рейнской провинции от Пруссии, - и подо всем этим стояла подпись вашего собрата Фридриха Целля. Так или не так?
– Маркс с такой яростью вперился в глаза Цица, что тот негодующе опустил их.

– Так, конечно так!
– воскликнул Трюцшлер.
– Все это святая правда.

– А где господин Целль сейчас?
– как бы желая немедленно получить его, Маркс протянул растопыренную смуглую ладонь к депутатам.

– Мы не знаем. Он куда-то уехал, - попытался снебрежничать Хаген.

– Странная неосведомленность о своем коллеге!
– иронически пожал плечами Маркс.
– А вот мы располагаем достоверными сведениями о том, что Целль в качестве комиссара Франкфуртского имперского правительства отправился в Баден.