Эпоха невинности
Шрифт:
Каждый согласился с ней, но никто не снизошел до вопроса, что же собираются делать Бофорты на самом деле.
На следующий день миссис Мэнсон Минготт чувствовала себя намного лучше и окрепшим голосом, достаточным для того, чтобы дать указание никогда при ней не упоминать о Бофортах снова, спросила у доктора Бенкома, какого черта родственники подняли такой шум по поводу ее болезни.
— Чего можно ждать, если в мои годы ужинать салатом из цыпленка? — вопросила она, и доктор стал обсуждать с ней диету — и в конце концов удар трансформировался в несварение желудка. Но, несмотря на это, твердый тон
В частности, ее внимания наконец удостоился мистер Уэлланд. Именно его изо всех своих зятьев она игнорировала упорнее всего; и все попытки его жены изобразить его как человека сильного характером и необыкновенных интеллектуальных способностей («о, если бы его только „признали“!») вызывали у нее насмешливое кудахтанье. Теперь его знаменитая болезненная мнительность, напротив, сделала его объектом необычайного интереса, и миссис Минготт отдала царственные распоряжения, чтобы он явился и они смогли сравнить диеты, как только у нее спадет температура, — старая Кэтрин впервые осознала важность измерения температуры.
Через сутки после уведомления мадам Оленской пришла телеграмма, что она будет из Вашингтона вечером следующего дня. Арчеры завтракали у Уэлландов, и возник вопрос, кто же сможет встретить ее в Джерси-Сити, и эта сложнейшая задача немедленно начала обсуждаться всем семейством — словно Джерси был бог знает где. Все согласились, что миссис Уэлланд не может ехать туда потому, что она должна сопровождать мужа к старой Кэтрин, и экипаж взять тоже нельзя, поскольку, если, увидев тещу в первый раз после удара, он сильно расстроится, его немедленно нужно будет сопроводить домой. Сыновья Уэлланда будут заняты на работе, мистер Лавел Минготт будет на пути с охоты, и минготтовская карета будет отправлена встретить его. Что касается Мэй, то никто бы не рискнул просить ее в этот холодный предзимний вечер отправиться одной на паром, пусть даже и в собственной карете. Однако не встретить Оленскую значило нарушить правила гостеприимства и, кроме того, нарушить волю старой Кэтрин.
Как это в стиле Эллен, устало заметила миссис Уэлланд, поставить семью перед такой трудной задачей.
— Беда всегда следует одна за другой, — простонала бедная леди: это был один из редких случаев, когда она пожаловалась на судьбу. — Боюсь, что положение мамы не так хорошо, как уверяет доктор Бенком, раз она хочет немедленно вызвать Эллен, хотя ее совершенно некому встретить.
Эти слова были довольно необдуманны, поскольку были высказаны в запале; и мистер Уэлланд тотчас же воспользовался этим промахом.
— Августа, — сказал он побледнев и положив вилку на стол, — у тебя есть причины думать, что на мистера Бенкома уже нельзя положиться? Может быть, ты заметила, что он уже не так тщательно следит за моим здоровьем или состоянием твоей матери?
Теперь наступил
— Дорогой, как ты мог такое подумать! Я имела в виду, что после того, как мама сказала, что долг Эллен — вернуться к мужу, кажется странным ее внезапный каприз увидеть ее, когда добрая полдюжина внуков и внучек находится рядом с ней. Но мы никогда не должны забывать, что мама, несмотря на свою замечательную жизнеспособность, очень немолодая женщина.
Мистер Уэлланд все еще хмурился, и было очевидно, что его тревожное воображение сосредоточилось на ее последних словах.
— Да, твоя мать очень стара, а Бенком, возможно, не слишком много понимает в болезнях старых людей. Как ты сказала, дорогая, беды всегда следуют одна за другой, и через десять-пятнадцать лет, возможно, мне следует поискать другого врача. Всегда лучше сделать это раньше, чем позже.
Высказав столь спартанское решение, мистер Уэлланд решительно взял вилку снова.
— Но все же, — начала снова миссис Уэлланд, поднявшись из-за стола и направляясь в царство пурпурного атласа и малахита в дальнем углу гостиной, — я по-прежнему не понимаю, как Эллен доберется сюда завтра вечером, а я люблю, чтобы все было спланировано по крайней мере за двадцать четыре часа.
Арчер оторвался от созерцания небольшого полотна в восьмиугольной рамке черного дерева с ониксовыми медальонами, на котором пировали два кардинала.
— Могу я встретить ее, — предложил он, стараясь говорить равнодушно. — Мне не составит труда уйти пораньше из офиса и сесть в экипаж возле парома, если Мэй пошлет его туда.
Его сердце, едва он начал говорить, возбужденно забилось.
Миссис Уэлланд издала вздох облегчения, и Мэй, которая стояла у окна, повернулась к мужу и просияла одобряющей улыбкой.
— Вот видишь, мама, все уладилось за сутки, как ты и хотела, — сказала она и наклонилась поцеловать мать во все еще нахмуренный лоб.
Экипаж Мэй ждал ее у порога. Она должна была подбросить Арчера до Юнион-сквер, где он собирался пересесть на бродвейскую конку, чтобы доехать до офиса. Она устроилась в углу сиденья и затем сказала:
— Я не стала нервировать маму, поднимая новые вопросы; но как ты собираешься встречать Оленскую завтра и привезти ее в Нью-Йорк, когда сам должен быть в это время в Вашингтоне?
— Я не еду, — кратко ответил он.
— То есть как? Что-то случилось? — Ее голос, чистый, как звук колокольчика, был пронизан супружеской заботой.
— Нет никакого дела, то есть оно отложено.
— Отложено! Как странно. Я видела сегодня утром записку мистера Леттерблэра бабушке — он собирается в Вашингтон по важному патентному делу, которое будет слушаться в Верховном суде. Ты же говорил, тебе необходимо ехать именно по патентному делу?
— Ну да, это так. Но не может же сразу уехать вся контора! Леттерблэр решил ехать сегодня утром.
— То есть дело НЕ отложено? — уточнила она с настойчивостью, которая настолько не была ей свойственна, что кровь бросилась ему в лицо.