Эпоха невинности

Уортон Эдит

Мистер Селфридж Мерри уловил фразу «путешествие вокруг света», и так как он однажды объехал земной шар на своей паровой яхте, то был рад случаю послать через стол Арчеру несколько насмешливых замечаний о мелководье в средиземноморских портах. Хотя, в конце концов, добавил он, это не имеет особого значения; зато ему удалось увидеть Афины, Смирну и Константинополь. А миссис Мерри сказала, что бесконечно благодарна доктору Бенкому за то, что он взял с них слово никогда не ездить в Неаполь из-за тамошней лихорадки.

— Но у вас непременно должно быть три недели, чтобы как следует осмотреть Индию, — продолжал просвещать Арчера ее муж, желая произвести на окружающих впечатление серьезного путешественника.

И тут дамы поднялись, чтобы

отправиться в гостиную.

В библиотеке, несмотря на присутствие куда более весомых персон, царил Лоуренс Леффертс.

Беседа, как обычно, крутилась вокруг Бофортов, и даже мистер ван дер Лайден и мистер Селфридж Мерри, расположившиеся в почетных креслах, которые им уступили по молчаливому уговору, снизошли до того, чтобы послушать филиппики [95] молодого человека.

95

Гневные обличительные речи.

Никогда еще Леффертс не был так поглощен возвышенными чувствами, которые бы сделали честь любому христианину, и не превозносил так святость домашнего очага. Негодование придало его красноречию оттенок едкого остроумия, и было совершенно ясно, что если бы другие следовали его примеру и воплощали его идеи в жизнь, то общество никогда бы не опустилось до такой степени, чтобы принять в свои ряды иностранца-выскочку Бофорта, даже если бы он взял в жены представительницу ван дер Лайденов или Лэннингов, а не Далласов. Да и откуда бы у него взялась возможность войти в семью Далласов, гневно вопрошал Леффертс, если бы ему уже не удалось просочиться в приличные дома, как теперь миссис Лемюэл Стразерс удалось проделать то же самое, используя дружбу с ним? Если общество открывает двери вульгарным женщинам, вред еще не так велик, хотя польза сомнительна; но если оно начнет терпимо относиться к мужчинам сомнительной репутации, наступит конец всему — и притом ждать этого осталось совсем недолго.

— Если все будет так продолжаться, — гремел Леффертс, похожий на юного, одетого с иголочки пророка, которого еще не успели забросать камнями, — мы успеем увидеть, как наши дети будут драться за честь быть принятыми в домах негодяев и жениться на бофортовских ублюдках.

— Ну, ты и хватил! — запротестовали Реджи Чиверс и молодой Ньюланд. Мистер Селфридж Мерри выглядел довольно встревоженным, а на чувствительном лице мистера ван дер Лайдена появилась гримаса боли и отвращения.

— Разве у него есть дети? — забеспокоился мистер Силлертон Джексон, навострив уши, и покуда Леффертс пытался свести этот вопрос к шутке, старый сплетник прошептал Арчеру: —Ну не забавны ли эти ребята, которые мнят себя проповедниками? Те люди, у кого самые скверные повара, всегда говорят, побывав в гостях, что их потчевали какой-то отравой. Но мне кажется, у нашего друга Леффертса есть основания для его последнего заявления — я слышал, как раз одна машинистка собирается…

Разговоры омывали Арчера бессмысленным безостановочным потоком. На лицах вокруг он видел выражения интереса, возбуждения и даже радости. Он слышал смех молодых людей и неторопливо произносившиеся мистером ван дер Лайденом и мистером Мерри высшие похвалы его мадере. Ему казалось, что он плавает в вязкой атмосфере общего дружелюбия, которое решили выказывать его надсмотрщики, чтобы облегчить ему пребывание в тюрьме, и это укрепило его в желании вырваться на свободу.

В гостиной, где они вскоре снова присоединились к дамам, он разглядел торжествующее выражение в глазах Мэй, в которых читалось удовлетворение, что все идет как надо. Она покинула Эллен, и миссис ван дер Лайден тут же пригласила Оленскую присесть рядом с собой на диван с позолоченной спинкой, на котором она восседала. Миссис Селфридж Мерри не поленилась пересечь комнату, чтобы присоединиться к ним, и Арчеру стало совершенно ясно, что заговор с целью

реабилитации честного имени Эллен с последующим преданием ее забвению набирает обороты. Тесный мирок, к которому принадлежал Арчер, был спаян молчаливой порукой, и он изо всех сил настойчиво пытался доказать Арчеру, что ни у кого никогда не возникало никакого сомнения ни в добропорядочности мадам О ленской, ни в прочности семейного счастья Мэй и Ньюланда. Все эти любезные и непреклонные персоны были твердо намерены притвориться друг перед другом, что никогда не слышали, не подозревали ни о чем противоположном и даже представить себе такого не могли. Из этого открывшегося ему теперь молчаливого хитро сплетенного и тщательно разработанного в деталях лицемерного плана он совершенно убедился в том, что весь Нью-Йорк безоговорочно считает его любовником мадам Оленской.

Он поймал победный отблеск во взгляде жены и впервые осознал, что она разделяет общее убеждение.

Открытие это вызвало отвратительный хохот демонов, поселившихся в душе Арчера; этот хохот сопровождал все его попытки участвовать в беседе с миссис Реджи и маленькой миссис Ньюланд насчет предстоящего бала Марты Вашингтон. А вечер все тек и тек, подобно бессмысленной реке, которая катит свои воды и не знает, как ей остановиться.

Наконец он увидел, как Оленская поднялась и стала прощаться. Он понял, что сейчас она уйдет, и попытался вспомнить, договорились ли они о чем-нибудь за обедом, но не смог воссоздать ни единого слова из их беседы.

Она направилась к Мэй, и все остальные тут же обступили их плотным кольцом. Кузины обменялись рукопожатиями; потом Мэй подалась вперед и поцеловала Эллен.

— Без сомнения, хозяйка дома гораздо красивее, — услышал Арчер тихую реплику Реджи Чиверса, адресованную юному мистеру Ньюланду, и вспомнил грубую остроту Бофорта о лишенной обаяния красоте Мэй.

Спустя мгновение он был в прихожей и набрасывал на плечи мадам Оленской ее накидку.

Хотя в голове его царил полный хаос, он твердо решил, что не скажет ничего, что может испугать или встревожить ее. Совершенно убежденный в том, что ничто на свете не сможет теперь увести его от достижения его цели, Арчер нашел в себе силы позволить событиям течь своим чередом. Но когда он последовал за Оленской в прихожую, он почувствовал непреодолимое желание остаться хотя бы на секунду с ней наедине у дверцы ее кареты.

— Ваша карета ждет вас? — спросил он; и в эту минуту миссис ван дер Лайден, которую облачали в ее царственные соболя, сказала мягко:

— Мы возьмем милую Эллен с собой.

Сердце Арчера судорожно забилось; мадам Оленская, придерживая накидку и веер одной рукой, протянула другую Арчеру.

— До свидания, — сказала она.

— До свидания — мы скоро увидимся в Париже, — громко ответил он. Ему казалось, что он кричит.

— О-о, — произнесла она. — Если бы вы с Мэй смогли приехать…

Мистер ван дер Лайден подал ей руку, и Арчер повернулся, чтобы сделать то же самое для его жены. На минуту в темной глубине большого ландо мелькнул знакомый овал лица и блеснули ее глаза — карета тронулась с места, и видение исчезло.

Поднимаясь по ступеням, он столкнулся с уходящими Леффертсами. Лоуренс поймал его за рукав и слегка оттянул назад, пропуская жену вперед.

— Старина, окажи услугу: ты не будешь возражать, если я скажу Гертруде, что обедаю завтра вечером с тобой в клубе? Большое спасибо, приятель! Спокойной ночи.

— Не правда ли, все было прекрасно? — спросила Мэй, появившись на пороге библиотеки.

Арчер пришел в себя. Как только уехала последняя карета, он закрылся в библиотеке, надеясь, что жена, которая все еще была внизу, пройдет прямо к себе. Но она появилась перед ним, бледная и усталая, но все еще излучающая остаточную энергию перевозбужденного человека.

— Могу я войти и поговорить с тобой? — спросила она.

— Конечно, что ты спрашиваешь. Но ты, должно быть, очень хочешь спать…