Эр-три

Гельт Адель

– Здравствуйте! Рада Вас снова видеть!
– Наталья Бабаева встала из-за стола, подошла ко вновь прибывшей, и крепко пожала немного зеленоватую руку.

– Профессор, – обратилась администратор уже ко мне.
– Вот и решение практически половины наших с Вами проблем!

Я вежливо встал и почти куртуазно – насколько это возможно в моем мохнатом исполнении – склонился, имея в виду лизнуть руку вновьприбывшей актрисе.

Руку для поцелуя мне никто не подал. Наоборот, протянутая для явного рукопожатия тонкая ладонь оказалась неожиданно сильной – не до хруста костей,

а так, в самый раз, обозначить некое условное равенство.

– Профессор Амлетсон? Здравствуйте. Рада знакомству, - небольшие белые клычки совершенно не портили несколько даже кинематографическую улыбку.

– С этого дня я - врач Проекта. Меня зовут Куяным, Куяным Тычканова.

Глава 23. Старые обиды и древние хвосты

Почему у Проекта раньше не было своего доктора, особенно – такой полезной, буквально полевой, специальности, я так и не узнал. Задать вопрос мне никто не мешал, я и задавал, но внятного ответа не получил. Сначала начальство ссылалось на ограниченность фондов (эту мнимую ограниченность я особенно хорошо замечал при закупках новенького оборудования – вообще любого из желаемого). Потом оказалось, что собственный доктор не предусмотрен в штатном расписании – но непонятно тогда, как он, доктор, там, в расписании, в итоге возник.

Далее у меня появились другие, более важные, дела, а также связанные с ними вопросы, и от начальства – по этому странному поводу – я отстал.

Зато начальство не отстало от меня: то ли мне решили изощренно отомстить, то ли состояние здоровья одного профессора действительно интересовало главного администратора, но новоназначенная врач, в первую очередь, озаботилась моим страховым делом, или, как его правильно называли по-советски, meditsinskoj kartoj.

В тот день я собирался вновь лететь (о, это страшное слово!) в Мурманск: начатое требовалось если не закончить, то, как минимум, осмысленно продолжить.

Вылет не удался: оказалось, что сначала требуется побеседовать на тему моего сложного лечения с той самой девушкой, которую я сначала принял за актрису. Была суббота, травмоопасные работы встали на паузу до начала новой рабочей недели, у врача появилось время, в кабинете врача появился собственной персоной я.

Вообще, несмотря на некую утилитарность и временность большинства помещений, на Проекте не сыскать было ни одного одинакового кабинета, по крайней мере, кабинета начальственного. Служебного помещения, в котором обосновалась товарищ Тычканова, это касалось в совершенно той же степени, что и всех остальных, и даже более того.

В кабинете главного врача не оказалось ни одной свободной стены: белой, ровной, ничем не завешенной. Дальняя от входа и самая длинная представляла собой вариацию на тему магической голограммы, спроецированной на поверхность. Горная река, конечно, текла по ущелью совершенно беззвучно, но мне все время казалось, что до чутких ушей моих вот-вот донесется грохот небольшого водопада или, как минимум, мирное журчание струй.

Остальные стены как бы дополняли общую картину: если бы не белый кафельный пол и стоящая на этом

полу стандартная конторская мебель, можно было потеряться в пространстве и вообразить, что и правда находишься где-то в горах.

Картинки эти, особенно растянутые на всю стену, должны были отъедать целую прорву эфирных сил: во всяком случае, электрического аналога такой красоты наука еще не создала. Следовательно, доктор или была нечеловечески сильна как волшебник, или пользовалась каким-нибудь хитрым аккумулятором.

– Нравится?
– буквально после первых приветственных фраз спросила меня доктор Тычканова, очевидно имея в виду окружающую нас красоту. Спросила, кстати, на языке просвещенных мореплавателей.

– Очень!
– искренне отреагировал я.
– Где это?

– Это, - не замедлила с ответом очаровательная доктор, - Советская Киргизия. Южная часть, район города Ош, исток реки Ак-Бура. По-советски это будет Belyj Volk.

– Кстати, о советском, - я намеренно сменил язык общения.
– Ваш коллега, индоктринолог, настаивает на том, что я должен как можно чаще говорить на вновь выученном языке, иначе он просто не утвердится в какой-то там специальной памяти...

– Должны - будете, сообщила мне доктор уже по-советски.
– И, раз уж у нас с Вами так замечательно задалось общение, присядьте, пожалуйста. Вот на тот диван, товарищ профессор.

Мы уселись по разные стороны круглого столика: я на диване, доктор в кресле, между нами возлежала приличной толщины бумажная папка с веревочными завязками. Я ощутил некоторое расположение к доктору: такими милыми ретроградскими штучками я и сам иногда баловался, и не ожидал, по правде, подобных пристрастий от совсем молодой еще девушки, выросшей в эпоху повального перехода с твердых копий на эфирно-цифровые носители.

– Я внимательно ознакомилась с Вашей медицинской картой, товарищ профессор...

– Локи.

– Что, извините?
– видно было, что, перебив, я немного сбил девушку с толку.

– Называйте меня, пожалуйста, по имени. Локи – младшая форма имени Лодур, но она вполне уместна, даже если использовать вежливое обращение на «Вы».
– Я немного замялся, но решил, все же, пояснить.
– Понимаете, доктор, каждый раз, когда меня называют профессором больше двух раз за один диалог, я немного злюсь. Мне все время кажется, что собеседник имеет в виду некую иронию, а само то, что я – профессор, принимает на веру с определенными сомнениями. Это совершенно иррационально, но...

– Но совершенно понятно, - в свою очередь, перебила меня доктор.
– Хорошо, Локи, как скажете. Хотя я, конечно, немного удивлена – от ледяного мага как-то ожидаешь большей рациональности и даже некоей холодности...

Я, натурально, замерз.

Вернее, конечно, температура моего тела оставалась неизменной – 39.5 по шкале Цельсия, но внутри меня собрался мерзлый ком, состоящий из нежно, с детства, лелеемой злости, суеверий и предрассудков моего народа и серьезной обиды на доктора. Доктор провоцировала меня – образом очевиднейшим и с целями неясными. Захотелось зарычать, холодно и презрительно.