Эра беззакония
Шрифт:
В церковь надо, она чувствует. Весь день в городе, на работе, места себе не находит. Тоска душу выматывает. Живого места нет. Ужмется где нибудь в уголке и плачет… И дома как в могиле. На что ни бросишь взгляд, о дочери напоминает. Вот кружка ее любимая. Зубная щетка. Белья целый шкаф, учебники, фотографии… Дома страшнее всего. Где сейчас дочь? Что делает?.. То, что Ксюня жива, она под сомнение не ставит. Ни на минуту! Только где она?.. Проклятый мент не нашел даже собственную дочь! Чего их милиция стоит?..
Валентина
А по дороге к церкви успокаивается. Первые дни просто приходила, без мыслей. Старалась представить: как войдет, как поклонится… Свечку поставит… Подходила, но дальше скамейки ноги не несли.
Вчера совсем уже собралась. Пока шла по парку, придумала – войдет, поставит свечку у самой главной иконы.
А потом бросится на пол, заплачет и будет просить у Божьей Матери спасения для Ксюни. Долго пролежит, пока все не расскажет. Всю свою жизнь. Пусть Бог решает, что с ней делать… За Колю помолится. Может, можно его спасти… Ощутила телом холод бетонного пола, на котором собралась распластываться.
Подошла к церкви, а она полна. Рождество!.. Вот тебе и распласталась. Люди на крыльце толпятся, внутри не помещаются. Ушла на свою скамейку и тихо плакала, пока мимо не пошли торжественные и радостные прихожане. Много их в этот вечер. Не одни только бабушки.
Валентина поднялась и тихо побрела домой. Что-то не пускает ее в церковь. Что-то в ней самой… Гордая она, может, поэтому? Ведь умом понимает, а сердце молчит. Не пускает она свое сердце на волю. Управляет им. Сильная и умная. По-другому не может.
Пришла домой. Свернулась калачиком на диване и тихо заснула. Ей снился огромный храм. Вроде Исаакия, только гораздо больше. Залитый светом миллиона свечей. Стены в золоте и в светлых, прозрачных фресках. Купол уходит под самое небо. Тает в вышине… Храм полон людей. Молодых и старых. Больше, почему-то, молодых. Все в светлых одеждах, женщины в белых платках. Поют что-то ангельскими голосами, а лица такие светлые… И она здесь, и Калмычков. В белой милицейской тужурке. Где только получил такую?.. И Ксюня где-то здесь. Она знает!
Вот красивый священник подходит к ней. Берет за руку. Счастье какое! Она всегда знала, что счастье есть!.. Это Иисус Христос! Конечно! Шрам на тыльной стороне ладони. От гвоздя…
Он ведет ее куда-то. Храм огромен. Люди расступаются перед ними, образуют проход. И поют. Песнь ликующая. В жизни она не слышала такого пения… Иисус ведет ее вперед. Она всматривается в сияющее марево. Навстречу кто-то бежит… Ксюня! Дочь!.. В том самом пальтеце, в котором… И без шапки… Валентина тянется ей навстречу и просыпается. Нет хуже минуты!
Она долго лежит, переживая миг, когда увидела во сне дочь. Потом замечает, что придавившая ее тоска совсем не такая, как раньше. Что-то изменилось… Да! Сменился тон. Проступила надежда. Как заря на небе перед восходом. Надежда
Нельзя переть в Церковь как в гастроном. «Отвесьте мне этого, и вот этого, и того немножко…» Надо приготовиться. Она понимает. Нет, чувствует!.. Нельзя обмануть и обмануться. Эта надежда – последняя. Кому еще она теперь нужна? И кто нужен ей?..
Надеяться. Верить… Любить она уже умеет. Шаг за шагом идти к Богу. А там, смотришь, ноги и в церковь приведут.
Итого: 1823
9 января, понедельник
Время, отпущенное на заживление ключицы, истекло. Калмычков закрыл больничный и вышел на службу. Генерал Бершадский встретил его в приподнятом настроении. Как всегда.
– Все, Калмычков, переходный период закончился. Питерские хвосты обрублены, пора приниматься за работу!
– Я готов, товарищ генерал…
– Если бы ты знал, сколько у нас дел! – Бершадский расхаживал по кабинету. Потирал руки. Проходя мимо сидящего в кресле Калмычкова, похлопал его по плечу. – Я тебя в Москву для большой рыбалки вытащил.
– Не понял аллегории, товарищ генерал. Сложные преступления расследовать? – спросил Калмычков.
– Расследовать, без нас найдется кому. Мы будем рыбу ловить! Ох, какого жиру нагуляли сазаны в нашей мутной водичке, Калмычков! Ленивые стали, неповоротливые. Думали, за бабки все у них в кармане. Типичная логика садка для искусственного разведения. Жратва сама в рот прыгает. Опаности – никакой. Жируй себе в удовольствие! Лень подумать, что бесплатный комбикорм может кончиться, а водичку сольют. Вникаешь, Калмычков?
– В общих чертах… Я думал, это садки для ФСБ.
– На всех хватит! ФСБ больше себя кусок не проглотит. Им крупняк пойдет. А мы не гордые. Зачем нам миллиардеры, нам и мультимиллионеров хватит.
– Поясните, пожалуйста, товарищ генерал: мы – браконьеры, или лицензия имеется? – уточнил Калмычков.
– Наша лицензия – УПК, УК, НК, Земельный, Лесной и прочие кодексы. Все белыми нитками шито! Как дети, кого ни копни – море доказательной базы. Они же думали, что оседлали жизнь по-полной. А про диалектику – забыли. Про развитие. На дармовые денежки всегда найдется кто-то с еще большей пастью и молодым, здоровым аппетитом.
– И на нас? В свою очередь, – спросил Калмычков.
– Об этом не думал… Да, и на нас, скорее всего. Не сразу. Сейчас – наш выход! Нам нарезано несколько регионов и немного Москвы. Сядешь с вологодцами, за неделю прикинете общую ситуацию. Составите стратегию. Придется пополнить багаж знаний. Курсы по налоговому законодательству, по таможне и прочее… Не расстраивайся! Опыт угрозыска – определяющий. Но подковаться необходимо. Прокуратура ошибок не простит.
– Когда приступать? – спросил Калмычков.