Эрелинги
Шрифт:
Герцог Артехейский пожал плечами.
– Так вы же и не даете мне разрешения на этот брак!..
Солнце приобрело красноватый оттенок, пробивающийся сквозь верхние витражи. На полу складывался пламенеющий рисунок. В комнате похолодало, король укутался в упелянд. Братья молчали. Наконец король произнес:
– Нужно приказать, чтобы разожгли камин. Мне постоянно холодно.
Рэссимонд тяжело вздохнул. Герцог Милертский подпер подбородок рукой и медленно проговорил:
– Ваше величество, вы же звали нас не для того, чтобы обсуждать сердечные пристрастия нашего брата… Я слышал, от Хэрдока Рользатского вам
– Разумеется, он хочет, чтобы мы отдали Сьер, – королю очень не нравилось произносить эти слова, даже вспоминать о Хэрдоке не хотелось.
– И как вы полагаете, что мы будем делать?
– Думать. Впереди у нас еще два года.
Герцог Артехейский принял важный вид и сказал:
– Я полагаю, двух мнений быть не может. Мы обязаны сохранить те земли, где пролилась мезеркильская кровь. Сьер изначально был наш, и восемь лет назад мы это доказали.
Артори покачал головой и возразил:
– Все-таки следует хорошо подумать, прежде чем принимать опрометчивое решение. Исходя из ваших слов, Рэссимонд, единственное, что мы должны сделать, – прямо сейчас укреплять оборону Сьера и стягивать на северо-запад основные силы. Лазутчики Хэрдока тут же об этом доложат в Рользат, и война начнется раньше, чем мы можем предположить. Но желание, ваше величество, отдать Сьер во что бы то ни стало, сохраняя мир, вызовет недовольство баронов, и это приведет к далекоидущим последствиям. По крайней мере Гверн и Артехей жаждут этой войны. В любом случае необходимо собрать Малый королевский совет в самое ближайшее время. Кстати, что думает по этому поводу наш дорогой дядюшка?
– Молчит, – Эрвик развел руками, показывая, что вряд ли от Сантара можно ожидать чего-то большего.
– А Крестоланд при каждом удобном случае напоминает ему о необходимости войны, – продолжил герцог Милертский. – Пока Мавирлин колеблется, так как особой выгоды от военных походов для него нет – только траты. И хотя Сантар может понести такие расходы, не прибегая к займам, – к чему это герцогу? Оставим Гверн и Артехей – с ними все понятно. Что решит герцог Бенна – тоже интересно. Маркиза, разумеется, будет против войны. А мы, ваше величество? Насколько я понимаю, казна… (Эрвик умоляюще поднял руку)… Тогда нам придется поднимать налоги или обращаться к банкирам…
Король тяжело вздохнул и тихо произнес:
– Если мы ввяжемся в эту войну, то последствия…
Рэссимонд нетерпеливо прервал брата:
– Можно долго гадать, что случится, если мы откажем Рользату. Но если мы согласимся отдать Сьер, то все будут знать – Мезеркиль слаб, и вот тогда последствия будут самыми разнообразными!
Артори чуть приподнял брови, что означало крайнюю степень удивления.
– Я вынужден согласиться с вами, Рэссимонд, – сказал он. – И так будут считать многие. Повторюсь, необходимо созывать Малый королевский совет. Хэрдок ожидает сейчас ответа, дабы иметь время подготовиться к войне. Неплохо бы и нам озаботиться тем же. Так как, вне зависимости от Сьера, война может быть очень и очень близка.
Эрвик кивнул в знак согласия.
– Пятнадцатого августа! – выпалил Рэссимонд и почему-то покраснел.
Герцог Милертский снова приподнял брови.
– Почему не раньше? – спросил он.
Младший принц покраснел еще больше и принялся что-то внимательно рассматривать на полу.
– Мы
Герцог Артехейский упрямо сжал губы и неожиданно спокойно произнес:
– Меня устраивает именно пятнадцатое августа, ни днем раньше.
– Вы думаете, у вас будет время уговорить кого-нибудь принять вашу сторону на Совете?
Рэссимонд по-детски улыбнулся, отчего у Эрвика сжалось сердце – ему не хотелось видеть брата таким, ведь он уже решил, что принцы – враги, в той или иной степени, но враги. А детская улыбка Рэссимонда заставляла вспомнить время, когда он еще мог жить и чувствовать родство крови, святость собственной власти, безграничную преданность и любовь народа… и королевы. Настроение короля еще больше испортилось. Он жестом дал понять братьям, чтобы они вышли.
Артори и Рэссимонд удивленно переглянулись, но все же поспешно встали и, как показалось Эрвику, с облегчением направились к двери. Герцог Артехейский, пропуская вперед брата, взглянул на него и вдруг с мальчишеской радостью подумал: «Лягушка холодная… как есть – лягушка… Принц-лягушка! Принц-лягушка!»
Кортеж Анны Бенна остановился в предместьях Армалона. Для невесты герцога Артехейского были подготовлены комнаты в охотничьем домике короля, где тот в прежние времена останавливался. С болезнью Эрвика здание пришло в запустение, принцы и придворные теперь предпочитали более роскошную резиденцию Мавирлина Лавура Сантара, дяди короля. Она хотя и располагалась дальше от Армалона, но была гораздо комфортнее (это слово недавно распространилось при дворе). Охотничий домик Эрвика, сплошь увитый плюющем, по традиции приводили в порядок на Рождество и Пасху, после чего о нем, казалось, забывали. Если же по каким-то причинам его готовили для гостей, то он встречал посетителей запахом старой мебели и сырости.
Анна стояла посреди комнаты в одной рубашке, нескрывающей ступни, и терпеливо ждала, когда придворные дамы закончат ее переодевать. Их бесконечные разговоры слились в многоголосное щебетание, от которого, вкупе с удушающей жарой, начинала кружиться голова. Яркий свет лился из распахнутых окон, затопляя всю комнату, наспех задрапированную светлой тканью. Принцесса смотрела на полуоткрытую дверь, за которой ее ожидали герцог Гвернский и граф Вользуанский, и с волнением размышляла, может ли Лертэно ее сейчас видеть. От одной мысли об этом по телу разливалась неведомая доселе нега, стыдливость молчала, розовели щеки, и нежная улыбка трепетно касалась ее губ.
Щеки герцога Гвернского тоже розовели, но уже в полумраке, даровавшем относительную прохладу. Столь нежный цвет лица появился по вполне понятным самому Лертэно причинам, несмотря на то, что полуоткрытая дверь позволяла видеть лишь столб света, в котором иногда мелькали цветные пятна платьев. А слышал он все то же бессмысленное щебетание, сопровождавшееся звонким смехом. Какое-то время Лертэно с удовольствием представлял себе раздетую Анну, неуловимо похожую на Эльсейду. Потом вспомнил восхитительную ночь, проведенную в игрушечном замке маркизы, что помогло утвердиться во мнении, будто он точно влюблен, причем страстно и, как всегда, по-настоящему. Впрочем, эти мысли занимали его недолго, и дурное настроение, овладевшее им, как только он увидел охотничий домик, вернулось.