Ересь Хоруса. Омнибус. Том II
Шрифт:
Эхо ждет его там. Оно тяжело обрушивается на жреца, на все его чувства, чтобы, наконец, разом провозгласить полное имя его предназначения.
Гудение. Хор. Стук. Вой. И завершающий, сдавливающий змеиными кольцами звук.
Ллллллллллллллллллллллллллллллллл…
Имя вонзает в Ци Реха свои когти.
МАДАИЛ.
МАДАИЛ.
МАДАИЛ.
Оно жаждет выпотрошить его. Это откровение когтей, знание клыков, истина боли. Чудо предназначения в агонии судьбы. Он станет проходом. Он будет путем.
Зрение возвращается к Ци Реху, и он видит, что лежит
— Ты понимаешь?
Ци Рех кивает в ответ. Полная картина сияющего предназначения все ещё разворачивается в его разуме, но на ней уже видно великое разрушение, что он принесет, служа произнесенному имени.
МАДАИЛ.
— Я стану проходом, — бормочет жрец, пока кровь идет у него из горла.
— Последний дар на прощание, — шепчет Гехашрен и произносит два имени. В них звучит смерть, шипящая и гремящая костями. Они ждут в конце пути.
Пандоракс.
Пифос.
Дэвид Эннендейл
Проклятие Пифоса
Действующие лица
Дурун Аттик, 111-я клановая рота, командир «Веритас феррум»
Аул, сержант, 111-я клановая рота, временно исполняющий обязанности мастера ауспика «Веритас феррум»
Антон Гальба, сержант, 111-я клановая рота
Кревтер, сержант, 111-я клановая рота
Даррас, сержант, 111-я клановая рота
Лацерт, сержант, 111-я клановая рота
Камн, технодесантник, 111-я клановая рота
Вект, апотекарий, 111-я клановая рота
Ахаик, боевой брат, 111-я клановая рота
Катигерн, боевой брат, 111-я клановая рота
Экдур, боевой брат, 111-я клановая рота
Энний, боевой брат, 111-я клановая рота
Эутропий, боевой брат, 111-я клановая рота
почитаемый Атракс, дредноут типа «Контемптор», 111-я клановая рота
Кхалиб, капитан
Сабин, капитан
Плиен, капитан
Ридия Эрефрен, госпожа астропатов
Бхалиф Страссны, навигатор
Йерун Каншелл, серв легиона
Агнесс Танаура, серв легиона
Георг Паэрт, серв легиона
Кхи'дем, сержант 139-й роты
Инах Птеро, ветеран
Юдекс, боевой брат
Клеос, капитан, хозяин «Каллидоры»
Курвал, древний
Ци Рекх, верховный жрец
Ске Врис, жрица-новициат
Эмиль Джидда, астропат
Мехья Фогт, писец
Хельмар Гален, администратор
Пролог
Плоть милосердия. Кровь надежды. Раздробленные кости радости. Оно получит свое пиршество. Оно вкусит его. Клыки вгрызутся в хрящи. Когти почувствуют сладкий, исполненный отчаяния треск открывающихся ран. Скоро, очень скоро оно будет упиваться темным блаженством. Оно это знало.
Оно верило.
А что для существа, подобного ему, значило верить? Что значило для вечной сущности быть в услужении могучих покровителей? Так много возможностей подумать над этими вопросами в потоке тающего времени и бурлящего пространства — вотчине богов. Так много возможностей изучить их формы, запутаться в их противоречиях, насладиться их порочностью.
Слишком много возможностей.
Его всегда одолевали нетерпение, потребность, голод. Их нельзя было насытить, нельзя было удовлетворить. Да и возможно ли это? Они были самой материей вихря, жилами бытия монстра. Хотя желания были всепоглощающими, они оставляли место для вопросов и размышлений, ибо они служили топливом для утоления нужд зверя. Они были точильным камнем для клинка его намерений.
Но что значило для него верить? Как такая концепция могла иметь смысл здесь, где сам смысл был замучен до смерти, и где существование кровожадных богов едва ли было вопросом веры? Вопрос был прост в выражении, но сложной и изощренной пыткой в своем воплощении.
Верить значило надеяться на обещание пира. Веровать в то, что время кормления грядет.
Пиршество начнется на этой планете. Барьеры, ограждавшие вселенную материи и плоти, были здесь особенно тонкими, и становились все слабее. Сущность давила на них, желание и неудовлетворение стягивались и переплетались, пока не стали рычанием. И этот рык разнесся по варпу и вонзился в разумы тех, кто был достаточно чутким, чтобы услышать его, принеся им ночные кошмары и доведя до безумия. Барьеры держались, но из последних сил.
Сознание существа впиталось в планету. Оно прошло над гладью воды, в которой охотились невообразимые левиафаны, и увидело, что этот мир хорош. Оно достигло земли, где природа стала карнавалом хищничества, и поняло, что это также хорошо. Оно узрело мир, не ведавший ничего, кроме клыков, мир, где сама жизнь существовала только для того, чтобы строить великое царство смертоубийства. Существо испытало нечто очень похожее на радость. Оно рассмеялось, и смех этот разлетелся по всей Галактике, по снам чувствительных, и те, кто начал кричать, больше не могли остановиться.