Ересь Хоруса. Омнибус. Том II
Шрифт:
II
Дверь грузового отсека скрипнула на несмазанных петлях, открывая проход в широкий отсек, в котором стояли воины.
Я кивнул Вогарру и Э'нешу, и Железная Рука с Саламандром ответили на приветствие — не переставая, впрочем, целиться из болтеров в пустоту за опускающейся аппарелью. И расслабились лишь когда зашипела пневматика, подтверждая, что десантный корабль снова закрыт.
Оба караульных выглядели потрёпанными, их броня держалась лишь на непрекращающемся ремонте и надежде. У каждого была связка гранат, и нужно было выдернуть лишь одну чеку,
Мигающие люмен-полоски вряд можно было назвать радушным приглашением, но, когда Вогарр махнул нам заходить, я и Усабиус с шумом и топотом пошли к свету, от нашей тяжёлой поступи звенела металлическая палуба под ногами.
Нас встретил Хаукспир, стоящий в проходе между каталками и сваленными койками, и холодно посмотрел на принесённый нами труп.
— Ясно же, что он мёртв, — сказал апотекарий, вытирая капельки пота со лба. В мрачном освещении грузового трюма его белое как мел лицо наводило на мысль о выпотрошенном трупе. А угольно-чёрные глаза не выдавали никаких чувств.
Мы осторожно положили воина, дав другому сыну Коракса осмотреть его. На лице Морвакса были багровые пятна, позади него виднелся небрежно затёртый кровавый след — там протащили смертельно раненного.
Резким движением запястья Хаукспир задействовал похожий на копьё шприц редуктора. И когда присел на корточки, то попросил: «Пожалуйста, можно отстегнуть нагрудник?»
Морвакс потерял руку, и теперь выше локтя был лишь прижжённый обрубок. Но на его эффективность как апотекария это не повлияло. Своим мастерством он вытащил с того света не меньше семнадцати боевых братьев, и многие другие продолжали жить лишь благодаря его постоянному вниманию. Не меньше шестидесяти лежали на койках вокруг нас. Это был лазарет Хаукспира, и он использовался на все сто. Некоторые раненные лишились конечностей или страдали от обширных ожогов. Были там слепые и парализованные. Апотекарий поддерживал в них жизнь, хотя большинство сражаться не могло. Это были не воины, а заготовки для морга. И Хаукспир это знал. Я видел это в его глазах — с каждым бесцельно прожитым днём в них росла усталая покорность. Это не сопротивление, а существование. Те несколько пехотинцев Имперской Армии, что мы спасли, быстро умерли, а те, кто выжил, впали в оцепенение, вызванное страхом и отрицанием. Некоторые работали как подручные: носильщики и посыльные, могли вытереть кровь — и на этом их полезность заканчивалась.
Но тому Гвардейцу Ворона, которого мы принесли, даже он помочь не мог.
Я снял нагрудник, и Хаукспир извлёк геносемя. Когда оно было в безопасности в одном из цилиндров на его перчатке, Морвакс осмотрел страшную рану на шее мертвеца. Посмотрел на силовой кулак Усабиуса, прочитал по языку тела, насколько тот напряжён. Я знал, что апотекарий сделал вывод, и думал, что собирается что-то сказать.
Он и сказал, но совсем не то, что я ожидал.
— Рууман ждёт в оружейной, — и отвернулся, вновь погрузившись в работу.
Мы зашагали сквозь ряды коек к задней стенке грузового отсека, к находящейся за ним оружейной — и от Хаукспира.
— Он знает, — сказал Усабиус, когда отошли достаточно далеко.
Я кивнул. Из-за моего соучастия,
И удивился, когда легионер протянул руку и схватил меня за запястье.
Я не узнал его, но понял, что он из моего легиона. Не было одного глаза — его грубо выдавили, и правая нога была ампутирована чуть ниже живота. Поток болеутоляющих, поступающих прямо в руку, поддерживал воина в сознании, но затуманивал разум. Такое было повсюду в грузовом отсеке, сейчас использовавшимся как лазарет.
— Вы лорд Ра'стан, — надтреснуто прошептал он.
— Я не лорд, — ответил я, — Теперь просто Ра'стан. И положил руку ему на грудь, чтобы успокоить: «Отдыхай, брат».
— Я служил в вашей роте, — прохрипел тот, и старался ударить кулаком в свой сломанный нагрудник, пока я не остановил его.
Глаза сузились, когда вспоминал имя.
— Ик'рад, — сказал я. Он кивнул. Улыбнулся. Такая мелочь — а сколько значит.
— Вы нашли, — спросил, — вы нашли его?
Что-то холодное протянулось из живота и сдавило сердце. Когда я наконец ответил, то удивился, насколько глухо звучал мой голос.
— Нет. — И не подумав добавил. — Пока нет.
Я только что дал ложное обещание умирающему.
— Найдите, — выдохнул раненный. Его силы иссякли, он отпустил меня и осел на кровать.
— Попробую.
Саламандр отпустил меня, но я продолжал крепко сжимать его предплечье, когда почувствовал, как Усабиус сдавил моё плечо.
— Рууман ждёт, — мягко произнёс он.
Я отпустил умирающего брата, медленно кивнул, и мы беспрепятственно пошли дальше. Всю дорогу до задней стенки грузового отсека я смотрел только вперёд — не хотелось повторения разговора с братом Ик'радом.
Когда прибыли в заднюю часть отсека, где наконец-то не было коек с лежащими воинами, то встали перед нажимной панелью, встроенной в стену — простой металлической пластиной рядом с другой, меньшей дверью.
Я толкнул её.
Скрежет металла ударил нам по ушам, и оружейная открылась — хотя и не полностью. Дверь застряла на половине, сервоприводы, за которыми давно не следили как надо, протестующе заскрипели. В комнате было темно — освещение было ещё хуже, чем в лазарете, и через открывшуюся щель видно было, как кто-то одинокий работал в мастерской.
— Можно войти, — сказал человек гулким раскатистым голосом, имевшим гораздо больше общего со сталью и механизмами, чем с плотью и кровью. Но и Эразм Рууман — больше машина, нежели человек.
Я стукнул по панели ещё разок, на этот раз сильнее. Раздался низкий металлический звук, но дверь всё же открылась.
И мы вошли.
— Опять заело.
— Да, Сотворённый Железом, — ответил я.
— Ты ошибочно принимаешь утверждение за вопрос, брат Ра'стан, — Рууман оторвался от дела. Перед ним лежал целый склад разобранного и нуждающегося в ремонте оружия. Я увидел шесть болтеров и частично демонтированную с платформы «Рапиру», но Эразм занимался сломанным конверсионным излучателем.