Ересь Хоруса. Омнибус. Том II
Шрифт:
И ответил: «Да, все, кто ещё остался в живых».
Рууман недолго смотрел мне прямо в глаза, потом отвернулся от нас и оружия и включил маленький сканер на скамейке позади. Его маленькая комнатка была завалена, хотя места на троих хватало — но только на троих. Когда экран ожил с мерзкой вспышкой зелёного неона, голос сзади произнёс: «Ты опоздал».
Измал Салнар со сложенными руками ожидал у двери в оружейную. Он был здоровяк и легко заполнял пространство в ширину — но не высоту. Голова едва достигала двух третей дверного проёма.
Куски его брони исчезли во время боя и крушения. Остался только левый наплечник, руки были обнажены. Правая рука была полностью бионической, так же как левая кисть и правый глаз. Красная линза мигала из-за повреждённых фокусирующих колец. От этого Измал щурился, и половина рта иногда дёргалась, заставляя неодобрительно хмуриться.
Большая часть поножей отсутствовала ниже колен — как и ноги.
— Что там случилось? — спросил он.
Усабиус не смог сдержать гнев.
— Резня случилась, Салнар!
— Брат пошёл против брата, и тысячи погибли. Мы прошли через это, если помнишь.
Возможно, в нём говорила вина. Возможности поговорить позже нам не представилось.
Салнар расправил руки, и на долю секунды я напрягся, когда подумал, что он может ударить моего брата — хотя не отрывал взгляд от меня. Возможно, не решался взглянуть на Усабиуса из страха, что может сделать, если всё же посмотрит тому в глаза. Железнорукий не мог ходить, но руки силы не утратили.
Измал сдержался и протянул руку в примиряющем жесте.
— Я помню, — тихо ответил. — Мы все что-то потеряли. Наши отцы пропали и нас осаждают враги, которых мы когда-то называли союзниками… даже друзьями.
— Твой отец…
Я предостерёг его взглядом. Салнар обманывал себя, веря, что Феррус Манус не мёртв. Никто из нас не видел, как пал Горгон, но то, что слышали от других, оставляло мало сомнений. Как бы то ни было, споры на этот счёт ни к чему хорошему привести не могли.
— Ничего, — уступил Усабиус. — Мне жаль, брат. У меня выдалась та ещё ночка.
— Принимаешь всё близко к сердцу, — ответил Измал. Слегка склонил голову, но видно было, как непроизвольно подёргивается бионический глаз. Я понял, что он висит на тонком волоске. Салнар стойко переносил кресло, но оно оскорбляло его достоинство. Любой вклад в сражение мог быть минимальным, а не в первых рядах во время последнего боя, как он, полагаю, предпочёл бы. Мы все были воинами. И не могли выбирать, как умрём. Разрезанные на куски дюжиной клинков, обезглавленные другом, обернувшимся заклятым врагом, раздавленные под гусеницами тяжёлых боевых машин — во время резни на месте высадки я видел все эти смерти и многие другие. В глубине души верю, что Измал предпочёл бы любую из них тому, что с ним случилось. Он отмёл раскаяние брата.
— И извиняться
Я рассказал, опустив ту часть, в которой Усабиус сломал Гвардейцу Ворона шею, чтобы сохранить маскировку. Салнар особенно заинтересовался вражескими патрулями и их расположением.
— Встречались ли другие отряды сопротивления? Другие корабли, приземлившиеся или готовые к отлёту, с которыми можно объединиться?
— Таких нет, брат, — ответил я.
Измал склонил голову в раздумии: «Завтра попробуем снова. Лишь после создания хоть какого-то подобия боевого порядка появится надежда нанести ответный удар. Если бы мы могли связаться с кем-нибудь из примархов…»
Усабиус вновь вышел из себя, и предметы на рабочей скамье Руумана задрожали от психокинетического гнева: «Салнар, ты слеп на оба глаза? Нет никакого сопротивления. Мы не сражаемся в партизанской войне. Это выживание, больше ничего, и продлится оно ровно столько, сколько мы сможем продержаться».
За исключением того, что мы оба знали, что это не совсем правда. Мы затеяли это дело с Руумановыми шестами в последнее время не для того, чтобы как-то занять себя. Цель наша была гораздо значимей.
Усабиус вышел из оружейной, пройдя мимо Измала, который, похоже, даже не заметил этого — или не придал значения, и вёл себя так, как будто ничего не случилось.
Спросил лишь: «Слежка была?»
Я покачал головой и добавил: «Но патрули с каждым часом заходят всё дальше. Ещё немного — и доберутся до гор, а потом… Чтож, мы все хорошо знаем, что будет потом. Финал всего этого».
Внимательное молчание Салнара заставило меня продолжить.
— Время почти вышло. Мы больше не можем оставаться здесь, а если останемся, то нас найдут и уничтожат. Нужно уходить.
Он был категорически откровенен: «Мы не можем». Он откатился назад и показал на лазарет за спиной: «Нет возможности уйти. Большинство легионеров не выдержат». Тише добавил: «Я не выдержу. Для большинства нет такой возможности, Ра'стан. Наш крестовый поход закончится в чёрных песках Исствана, оборванный обманом и предательством. Не думаю, что так должно быть, но я достаточно прагматичен, чтобы понимать, что это так же неоспоримо, как и наша участь».
— А как же участь лорда Мануса? Почему ты сомневаешься в ней?
Измал опустил взгляд: «Потому что должен во что-то верить. Сейчас я лишь остатки себя былого. Меня нельзя восстановить — не в этих условиях и не имеющимися средствами, так что я должен сидеть, когда предпочёл бы стоять. И должен ждать, хотя предпочёл бы хоть что-то сделать вместе с тобой. Этого отрицать не могу, и оно подавляет меня. Смерть отца? Это отвергать могу. Пока не увижу его обезглавленный труп своими глазами, а не в кошмарах, я выбираю надежду, а не отчаяние. Ты так и сделал, так почему бы и мне не поступить так же?»