Еретическое путешествие к точке невозврата

Крюков Михаил Григорьевич

– Ваша милость, это я, Карл, вы узнаёте меня?

Вольфгер хотел ответить, что не узнаёт, пусть этот большой и страшный человек уйдёт и позовёт красивую и ласковую женщину, которая была рядом с ним раньше, но из горла у него вырвалось слабое сипение.

Карл исчез, его место заняла уже знакомая женщина. Она приподняла голову барона и стала ловко и осторожно поить его чем-то тёплым и невыразимо вкусным, пахнущим вином, мёдом и липовым цветом.

Вольфгер пил, вспоминая, как надо глотать, чтобы не захлёбываться. Он боялся, что женщина заберёт лекарство, но она, казалось, чувствовала его жажду и держала кубок, пока он не напился. Барон обессиленно уронил голову на подушку, ещё минуту смотрел на свою сиделку,

потом вдруг вспомнил, что умеет улыбаться, растянул губы в болезненной гримасе и, утомлённый этой попыткой, провалился в беспамятство. Но это уже не был душный кошмар умирающего, это был обычный сон, содержание которого барон не смог вспомнить, проснувшись на рассвете следующего дня.

Началось его выздоровление.

***

Известие о том, что Вольфгер фон Экк пошёл на поправку, очень обрадовало обитателей замка Вартбург, Уте пришлось установить строгую очерёдность посещений, потому что Вольфгер от разговоров быстро уставал, и у него начинался лающий кашель. Кроме Уты у постели барона дежурили Алаэтэль и отец Иона, полностью оправившийся от раны. Бестолкового и шумного гнома до дежурств не допускали.

Берлепш заявил, что залог скорейшего выздоровления – полноценное питание, и под этим предлогом целыми днями пропадал на охоте, впрочем, в замке ему всё равно делать было нечего.

Рупрехт неожиданно оказался отменным поваром, и варил из болотной дичи наваристые бульоны, заправленные никому не известными травами, которые он возил в своём бездонном мешке. Постепенно в бульоны он стал добавлять кусочки мяса, и Ута терпеливо кормила Вольфгера с ложечки горячим, ароматным варевом. Потом в дело пошли свежий хлеб, овечий сыр, разбавленное красное вино и местное густое пиво.

Вскоре Вольфгер уже мог сидеть в кровати, а потом и бродить по комнате.

Когда Рупрехт заметил, что барон с трудом ходит, пошатываясь от слабости, он дёрнул себя за бороду, глубокомысленно пробурчал: «Угу!» и на два дня заперся в приведённой в порядок лаборатории, после чего торжественно преподнёс Вольфгеру лёгкую и необыкновенно прочную трость с костяной рукояткой, покрытой затейливой резьбой. В рукояти скрывался длинный стилет странной синеватой стали. Чтобы превратить безобидную с виду вещь в грозное оружие, нужно было особым образом нажать на два незаметных выступа. Вольфгер был в восторге от трости и не расставался с ней. Польщённый Рупрехт пообещал весной выковать Вольфгеру полный доспех тяжёлой панцирной пехоты гномов, который не пробьёт даже аркебузная пуля.

Приходил Лютер, принёс в подарок свой перевод Евангелия, и отец Иона в часы своего дежурства, уютно устроившись в кресле, негромким баском читал вслух. Барон в блаженной истоме выздоровления слушал, иногда проваливаясь в лёгкую, как кисея, дрёму, и древняя книга открывалась для него в новом, непривычном свете. Мёртвая, чужая латынь, выхолаживала смысл Библии, а теперь, когда она зазвучала на родном языке, её притчи обрели плоть и кровь, наполнились смыслом, и величественная драма жертвы Христа взволновала Вольфгера, как будто он узнал о ней впервые.

Иногда барон начинал спорить с отцом Ионой о прочитанном, но монах, щадя пока ещё хрупкое здоровье Вольфгера, уклонялся от дискуссии. Барон начинал сердиться, и тогда отец Иона бережно закрывал книгу и грозил уйти, если тот не успокоится. Дело заканчивалось кубком кислого местного вина, которое монах пил неразбавленным, а Вольфгер, кривясь и морщась, пополам с отваром, приготовленным Утой.

Так шёл день за днём. Подошёл к концу старый 1524 год, в сырых метелях, заносивших Вартбург снегом, ему на смену шёл новый, 1525 год.

Рождество встретили тихой, почти семейной вечеринкой в комнате Вольфгера, пили вино и пиво, ели жареную колбасу, гадали на картах. Ута и эльфийка надели свои лучшие наряды и украшения, а вот у мужчин праздничных одежд не нашлось.

Рупрехт

взялся показывать карточные фокусы, проявляя при этом невероятную ловкость рук. Когда все отсмеялись, со своего места встала Алаэтэль, с задумчивой улыбкой по-особому сложила пальцы, и на столике, заставленном тарелками и кубками, внезапно появилась ониксовая ваза с рождественским букетом. Иллюзия была настолько полной, что все почувствовали тонкий, изумительный запах. Волшебные цветы простояли на столе весь вечер и исчезли только после того, как Рупрехт неосторожно дотронулся до одного из них.

Карл поставил на пол горящую свечу и пальцами показывал на стене тени зверей, птиц, людей и даже схватку двух медведей.

Вольфгер, лёжа на подушках, и не заметил, как уснул. Тогда гости, стараясь не шуметь, встали и на цыпочках вышли. Осталась только Ута. Она убрала остатки еды и погасила свечи. Потом выскользнула из платья, ёжась от холода, пробежала по каменным плитам, юркнула под одеяло, прижалась к барону, вздохнула и обняла его за плечи.

Вольфгер улыбнулся. Ему снилось, что он дома, и вместе с дедом, который, оказывается, вовсе не умер, приехал к волшебному озеру. За последним поворотом тропинки они увидели знакомую тёмную воду, россыпь камней на берегу, а на самом большом, плоском камне, на котором любил валяться маленький Вольфгер, сидит ундина, улыбается и показывает ему на место рядом с собой. Девушка обнажена, её тело скрывают только роскошные волосы. Путаясь в стременах, Вольфгер спрыгивает с коня и бежит навстречу своей мечте. Ундина весело смеётся, закинув голову, обнимает Вольфгера, целует его, и вот она уже невеста в роскошном свадебном платье и в фате, скрывающей лицо. Поверх фаты надет тонкий золотой обруч с сияющим драгоценным камнем. Вольфгер откидывает покрывало с лица девушки и видит, что ундина – это Ута. Он счастливо смеётся, потому что мечта и реальность слились воедино, целует свою невесту, и вот они уже в брачном покое.

Внезапно в комнате оказывается посторонний. Это уже знакомый человек в тёмной одежде с бородкой клинышком. Он грозит Вольфгеру пальцем и, посмеиваясь, говорит:

– Рано, рано, ты барон собрался жениться, успеешь ещё, ведь за тобой должок!

– Да как ты смеешь?! – кричит Вольфгер, хватаясь за меч, но меча на поясе нет. Барона пробивает холодный пот, а бородатый гримасничает, показывает язык, скалит зубы, белые и острые, как у обезьяны, потом вдруг расплывается дымом и исчезает. Вольфгер пытается схватить клубы дыма и просыпается.

Тихо, темно, только на столике, потрескивая фитильком, догорает ночник. Вольфгер в своей комнате в замке Вартбург. Рядом уютно посапывает Ута. Вдруг она, как мать, почувствовавшая, что в колыбели проснулся ребёнок, открыла глаза, увидела, что её мужчина не спит, и шёпотом спросила:

– Что случилось, милый? Тебе нехорошо? Хочешь попить?

– Нет, спасибо, Ута, – шепчет Вольфгер, – так, приснилось тревожное. Наверное, за ужином выпил лишнего, вот с непривычки и снится…

– Спи, Вольфгер, мы с Котом будем отгонять от тебя злые сны, – сказала Ута и положила голову ему на плечо. Вольфгер тут же почувствовал, как на ноги ему прыгнул тяжёлый Кот, повозился, устраиваясь, пару раз выпустил когти, словно проверяя, есть ли под одеялом ноги барона, и заурчал. Барону стало тепло и уютно, и он спокойно заснул, теперь уже до утра.

***

Вольфгер стоял, опершись о парапет замковой стены, и смотрел на чёрные стволы деревьев замкового парка, на шпили церквей и крыши Айзенаха, полускрытые сейчас зимней дымкой. За спиной он услышал скрип снега под тяжёлыми шагами и обернулся. К нему шёл Карл.

– Господин барон, фройляйн Ута просила вас поскорее вернуться в свою комнату.

– Что случилось?

Разрешение на короткие прогулки он получил от Уты совсем недавно, и возвращаться в опостылевшую за время болезни комнату ему не хотелось.