Еретическое путешествие к точке невозврата
Шрифт:
Алаэтэль оставалась Алаэтэлью – изящным ледяным цветком. Она всё так же ослепительно и равнодушно улыбалась всем, всё так же, очертя голову, носилась на белой кобыле, подаренной Берлепшем, всё так же без промаха била из охотничьего лука и показывала чудеса фехтовального искусства с двумя лёгкими саблями, но мужской интерес к ней сам собой угас. Не добившись от эльфийки ничего, постоянные обитатели замка вернулись к своим подружкам из Айзенаха, которые были этому несказанно рады, и одарили своих изменчивых поклонников всеми ласками, на которые были только
А Вольфгер смотрел только на Уту.
По мере того, как весна вступала в свои права, просыпалась и оживала природа, девушка, наоборот, становилась замкнутой и раздражительной. Видно было, что её что-то пугает и волнует. Вольфгер полагал, что Ута страшится окончания спокойной и размеренной жизни в замке и новых странствий, полных дорожных неудобств и опасностей, поэтому не терял надежды уговорить её остаться.
До тех пор, пока соглядатаи Фуггера не узнали, где скрывается Мюнцер, Вольфгер решил неудобных разговоров с Утой не заводить, был нежен и терпелив, втайне удивляясь сам себе – раньше его отношения с женщинами были куда более простыми. Очередное смазливое личико на подушке быстро надоедало и как-то незаметно, само собой, исчезало, сменяясь новым. С Утой всё оказалось не так.
***
Дни шли за днями, размеренные, ленивые, однообразные. Гонцы от Фуггера прибывали редко, важных новостей не привозили, и Вольфгер уже стал подумывать о том, чтобы плюнуть на всё, бросить опостылевший Вартбург и уехать домой, как вдруг всё резко изменилось. Очередной гонец не въехал в замок ленивым шагом, как все предыдущие, а влетел галопом. Загнанный конь хрипел и тяжело поводил израненными шпорами боками, его глаза налились кровью, с морды хлопьями летела жёлтая пена. Он был по брюхо в весенней грязи. Гонец сполз с коня, еле удержавшись на дрожащих ногах, и протянул вышедшему на шум Вольфгеру запечатанный пакет. Барон сделал несколько шагов в сторону, сломал печать, пробежал глазами короткое письмо и повернулся к стоящему рядом Карлу:
– Собери всех в моей комнате. Немедленно.
– Нашли? – понимающе спросил Карл.
– Почти… Потерпи немного, скоро всё расскажу.
Дольше всех пришлось ждать гнома. Недовольный Рупрехт явился, не сняв кожаного фартука, заляпанного пятнами непонятного происхождения и в двух местах прожжённого. Он вертелся на своём табурете и порывался уйти, пока Вольфгер на него не прикрикнул:
– Ну что ты крутишься, как будто тебя на ежа усадили?!
– Так яйцо же… – смутно пояснил гном.
– Какое ещё яйцо?!
– Да уж не гусиное! – обозлился Рупрехт, – известно какое, алхимическое! Сосуд такой стеклянный, снизу он как шар, а сверху конический, закрывается плотно. Гермес Трисмегист утверждал, что алхимическое яйцо есть символ макрокосма и непременный элемент Великого Делания. «Помести в него ворона, павлина, лебедя и феникса, смешай со всем тщанием, нагревай три дня и тогда субстанция обретёт вид чёрного порошка, а потом…»
– Подождёт твоё яйцо, никуда не денется! – перебил его Вольфгер, – посиди тихо, дай сказать.
–
– Тогда иди, не мешай, ради Христа!
Гном надулся, но замолчал.
Вольфгер оглядел своих спутников, которые за прошедшие месяцы стали ему особенно близкими и родными.
Отец Иона сидел, прислонившись затылком к стене и закрыв глаза. Его бледное лицо было задумчивым и печальным. Уте нездоровилось, в такие дни она бывала язвительной и раздражительной. Алаэтэль безмятежно улыбалась, почёсывая за ухом Кота, который разлёгся у неё на коленях, а Карл был невозмутим. Как всегда.
– Друзья мои, – дрогнувшим голосом начал Вольфгер, – сегодня гонец привёз весть, которую мы ждали все эти месяцы. Прознатчикам Фуггера всё-таки удалось напасть на след Мюнцера. Они обнаружили его следы в Мюльхаузене, но он и оттуда сумел скрыться. Однако удалось установить, куда он уехал. Оказывается, в Прагу, на тайную встречу с тамошними гуситами. И вот я должен перехватить его – на пути в Прагу или из Праги, а может, в самой Праге – это безразлично. После этой встречи нашему путешествию конец, независимо от того, что скажет Мюнцер.
Я принял решение: после встречи с Мюнцером мы возвращаемся домой. И я приглашаю фройляйн Уту, госпожу Алаэтэль и тебя, мастер гном, быть моими гостями.
Но времени, для того, чтобы перехватить Мюнцера, у нас мало, поэтому скакать придётся быстро. Я считаю, что всем ехать и не нужно – это сильно затянет время в пути, да и погода пока не располагает к длительным поездкам, ночи ещё холодные. Поэтому я поеду вдвоём с Карлом, если он, конечно, согласится меня сопровождать. По моим расчётам, за десять дней, максимум, за две седмицы мы доберёмся до Праги, два-три дня там, две седмицы на обратный путь. В середине апреля мы будем в Вартбурге, а уж отсюда все вместе тронемся в Альтенберг. Что скажете?
– У меня в лаборатории зреет яйцо! – немедленно сообщил Рупрехт, – я ехать не могу!
– Так, отлично, – кивнул Вольфгер, – а ты, Карл?
– Зачем вы спрашиваете, господин барон? – спросил оборотень. – Куда вы, туда и я.
– Отец Иона, не обижайся, но я думаю, что предстоящая нам скачка тебе будет не на пользу, лучше останься в замке, – осторожно сказал Вольфгер.
– Конечно, сын мой, поезжай и обо мне не беспокойся, – на удивление легко согласился монах, – похоже, я и правда уже стар для таких путешествий.
– Госпожа Алаэтэль? – обернулся Вольфгер к эльфийке.
– Я не люблю ваших городов, – сморщила носик та, – там трудно дышать, слишком сильно ментальное давление множества злобных и мелких душ. Если моё присутствие не есть обязательно, я предпочитаю остаться.
– Ну, а ты, Ута? – обратился к девушке барон. – Может, всё-таки, останешься? Я знаю, тебе нездоровится, а мы выедем уже завтра, рано утром. Боюсь, тебе будет трудно…
Ута нехотя кивнула. Оба помнили разговор о том, что Ута не отпустит Вольфгера одного, но теперь выходило, что ей ехать нельзя.