Еретическое путешествие к точке невозврата
Шрифт:
– Был в часовне, святой отец? – спросил Вольфгер.
Монах молча кивнул.
– Ну и что там? Мне что, прикажешь клещами из тебя слова вырывать? Ты же знаешь, что я хотел спросить! – недовольно заметил Вольфгер.
– Понимаешь, сын мой, – задумчиво сказал монах, – я ошибся насчёт фрау Ульрики. Я думал, она не хочет меня пускать в часовню, потому что там не убрано. Никому неохота признаваться в том, что ни хозяева, ни дворня не слушают мессу, а дело-то, оказывается, совсем в другом. Понимаешь, часовня пуста!
– Как это пуста? – не понял Вольфгер.
– Да уж вот так, пуста! Ни икон, ни церковной утвари, ничего. Одни голые стены, ну, и лавки.
–
– Да нет, не продали, скорее, думаю, просто убрали, я не смог найти ни одной иконы. Похоже, здесь служат по евангелическому обряду.
– Вон оно что… – протянул Вольфгер, – мы ещё даже не попали во владения Лютера, а лютеранский обряд – вот он! А ведь мы всего ничего и отплыли-то от Дрездена! Видно, лютерова ересь сильнее, чем представляет себе архиепископ, и, уж тем более, Рим…. Как только барон Гуго придёт в себя, попробую его разговорить, вдруг он что-нибудь интересное расскажет!
К Вольфгеру и монаху подошёл Август. Он уже успел умыться и переодеться.
– Ну, как урок? – улыбаясь, спросил Вольфгер.
– Госпожа Алаэтэль фехтует превосходно! – восторженно сказал юноша. – Кстати, господин барон, а кто по крови фройляйн? У неё такое странное имя и такое прекрасное лицо…. Никогда не видел женщин столь утончённой красоты!
– А вы спросите у неё сами, – предложил Вольфгер.
– Спрашивал… – понурился Август, – она только улыбается и молчит.
– Ну, тогда и я обязан молчать! – развёл руками Вольфгер. Ему не хотелось объяснять постороннему, что Алаэтэль не человек.
– До обеда ещё примерно колокол-полтора, – сказал Август, – не желаете ли осмотреть наш гербовый зал, пока светло?
Отказаться было неудобно, поэтому Вольфгер и отец Иона согласились.
Гербовый зал оказался таким же тёмным, запущенным и промозгло-холодным, как и остальные помещения замка. Август предусмотрительно захватил с собой тяжеленный подсвечник с горящими сальными свечами. Свечи чадили и воняли.
Стены гербового зала были увешаны разнокалиберными щитами, рыцарскими доспехами, мечами, пиками, бердышами и другим смертоубойным железом. Всё это было пыльное, зазубренное, неухоженное. На лезвиях боевых топоров различались какие-то подозрительные бурые пятна – то ли крови, то ли ржавчины. У дальней стены зала чернел зев огромного камина, холодного и мёртвого, как и всё в этом зале.
– Родоначальник нашего рода, Герман фон Фюрстенберг, жил в начале XIII века, – начал заученным тоном Август, явно подражая кому-то из старших, видимо, отцу. – Но жил он не здесь, а в коренном замке Фюрстенберг, том, что на реке Рур. Мне не довелось побывать там, но, говорят, что это настоящая твердыня, оплот рода. Многие из наших предков приносили обет Тевтонскому ордену и сражались в Ливонии. Род Фюрстенбергов – богатый и знатный, но наша ветвь младшая, и, к сожалению, оскудевшая. Я – последний мужчина в роду, и, если у меня не будет сына, она пресечётся.
– А у вас есть братья или сестры, Август? – спросил монах.
– Да, святой отец, у меня есть старшая сестра, но она давно замужем и живёт в замке мужа, мы не виделись со дня её свадьбы.
Но продолжим, господа. Вот это портрет моего прадеда, Генриха фон Фюрстенберга, а рядом вы видите доспехи и оружие, которое он взял в качестве трофея на рыцарском турнире в честь короля Сигизмунда I Люксембурга, а вот это…
Август ещё что-то рассказывал, переходя от портрета к портрету, от погнутого шлема к разбитому щиту, от рваной кольчуги к какому-то кинжалу с причудливо изогнутым
«Вот, такова судьба рыцарства в империи, – мрачно думал он, – тлен, запустение, ржавое железо и портреты людей, имён которых уже никто не помнит. Последние из некогда славных родов, по сути, живут на кладбище, и это кладбище целого сословия. А им на смену идут совсем другие люди, для которых дворянская история, дворянская честь, древние фамилии и гербы не значат ничего. У них другой бог, имя которому – Святой Гульден. Вот ему они поклоняются истово и фанатично, не щадя своих жизней, чего уж говорить о чужих! На смену старому родовому дворянству идёт новое, князья и бароны торговли, все эти Фуггеры, Вельзеры, Гохштаттеры и Имгофы. Очень скоро они и станут хозяевами империи. Тебе, Вольфгер фон Экк, ещё повезло, что на землях твоих предков нашли серебро, ты богат и независим. Пока независим. Но у этого замка хотя бы есть наследник, а твой замок пуст, как гнилой орех. Кто войдёт в твои покои после того, как тебя внесут под своды фамильного склепа, а? Наверняка, те же Фуггеры, которые уж точно не выпустят из цепких лап серебряные копи. А замок? Ну, что замок? Он достанется купцам просто в довесок…»
От невесёлых размышлений Вольфгера отвлекли слова Августа:
– …и тогда барон Зиккинген…
– Простите, юноша, как вы сказали? Я немного отвлёкся. Не соблаговолите ли вы повторить последнюю фразу?
Август удивлённо посмотрел на Вольфгера.
– Конечно, господин барон. Я говорил, что мой отец принимал участие в кампаниях Франца фон Зиккингена, в том числе, в его последнем, печально знаменитом «Рыцарском восстании»….
– Вот как, любопытно… – сказал Вольфгер. – Дело в том, что много лет назад я встречался с Зиккингеном, но о Рыцарском восстании не знаю почти ничего, не могли бы вы удовлетворить моё любопытство?
– Наверное, будет лучше, господин барон, если вы поговорите с моим отцом, – сказал Август, – он боготворит Зиккингена и может говорить о нём часами. Я думаю, вы будете для него желанным слушателем, матушку его рассказы утомляют, и, хоть я помню их наизусть, зачем пересказывать то, что можно услышать из первых уст?
– Как себя чувствует ваш уважаемый отец? – спросил Вольфгер.
– Благодарю вас, господин барон, гораздо лучше, он уже встаёт, правда, далеко отходить от постели матушка ему пока не разрешает.
– Тогда испросите для меня позволения навестить вашего батюшку сегодня после ужина.
***
Вечером Август явился в столовую залу с лютней. Он не сел за стол вместе со всеми, а поместился отдельно на табурете, и, пока обитатели замка ужинали, развлекал их музыкой и пением. У парня оказался приятный голос, играл он хорошо, знал множество миннезангов, [64] отдавая предпочтение чарующим волшебным сказкам из «Парцифаля» Вольфгама фон Эшенбаха. [65] Всем было ясно, что играет и поёт он исключительно для Алаэтэли. Эльфийка с лёгкой улыбкой принимала неловкие ухаживания юноши, а фрау Ульрика хмурилась.
64
Миннезанг(minnesang, старонем.) – рыцарская любовная песня.
65
Вольфрам фон Эшенбах– один из крупнейших эпических поэтов немецкого Средневековья.