Еретик Жоффруа Валле
Шрифт:
— Откройте ему рот и вырвите то, чем он глаголет свои мерзкие непристойности, — вздохнул папа.
Казалось, уже ничто не могло спасти Базиля и Жоффруа Валле. Но в ту минуту, когда палач с клещами приблизился к креслу следующего, Базиль крикнул:
— Я родился под знаком созвездия Рака, папа!
И произошло чудо.
— Стойте! — поднял руку первосвященник.
Палачи замерли в том положении, в каком их застал суровый окрик.
— Чем вы можете доказать, что родились под знаком созвездия Рака? — мрачно спросил папа.
— Пусть меня освободят, — сказал Базиль. —
Движение руки — и кресло следующего выпустило Базиля из своих объятий.
— Я долго ждал этой минуты, — проговорил Базиль, направляясь к возвышению, на котором восседал папа. — Наконец-то я имею возможность сказать тебе все, что о тебе думаю. Сказать и от себя и от моей матери, той безвинной женщины, которую ты подло замучил.
На ходу Базиль расстегнул камизоль и извлек кожаный мешочек, в котором хранил бриллиант. Тот самый бриллиант, который достался ему от матери.
Базиль не помнил свою мать. Но тетка, мать его двоюродной сестры Франсуазы, передавая ему бриллиант, рассказала, кому принадлежал бесценный камень и в чем заключено его волшебное свойство.
— Ты узнаешь этот камень, папа? — спросил Базиль, приблизившись к возвышению, на котором сидел первосвященник.
— На свете существует множество драгоценных камней, — осторожно ответил Пий V. — Почему я должен поверить тебе, что это и есть тот самый камень?
— Мне его оставила мать, — ответил Базиль. — Которую ты убил. А подлинность камня я докажу тебе очень просто. Я прикасаюсь к вам и...
— Нет! — воскликнул папа. — Ни с места! Что ты хочешь?
— Прежде чем я дотронусь до тебя, чтобы привести свои доказательства, ты исполнишь то, для чего я сюда приехал. Мне необходимо разрешение на брак.
— Но я уже высказал свое отношение к тому греховному союзу, — неуверенно проговорил папа, косясь на страшный камень в руках сына.
— Ты изменишь свое отношение к браку, — сказал Базиль. — Или... Можно я тебя обниму, родной папочка?
Шаг на помост, где сидел папа, заставил его святейшество в ужасе вскочить.
— Остановите его! — раздался крик. — Он сошел с ума!
Крепкие руки схватили Базиля, не дав ему приблизиться к папе.
— Ты затрясся потому, — сказал Базиль, — что мои слова истинны. Ты знаешь это сам. Я жду твоего ответа на просьбу короля Франции Карла Девятого.
— Считай, что его просьба удовлетворена, — кивнул папа.
— Прикажи освободить Жоффруа Валле и наших слуг.
Нервным жестом его святейшество подал знак, чтобы Жоффруа освободили.
— Прощайте, всемогущий владыка, — поклонился Базиль. — И последнее. Как истинный христианин...
Сильный прыжок к подножию папиного кресла оказался столь стремительным, что Базилю не успели помешать.
— ...я должен поцеловать твою туфлю, — закончил Базиль, прижимаясь к папиной ноге.
Схватившись за сердце и выкатив глаза, первосвященник вскочил с кресла и тут же грузно опустился обратно.
— Вот... она, — пробормотал он. — Вот... Господи... Отведите меня в опочивальню. Я устал. У меня кружится голова. Врача! Скорее врача! И прикажите сыскать моего астролога. Скорее! Я задыхаюсь!
В то великолепное солнечное утро, в понедельник 18 августа 1572 года со всего города, со всех окраин и предместий стекался на остров Ситэ парижский люд. Каждому хотелось взглянуть на гугенота с католичкой, которые перед лицом бога и церкви соединялись узами Гименея.
Необычный брак нес с собой долгожданный мир. А кроме того, королевская свадьба — это всегда богатая и бесплатная гулянка, на которой любой бездомный бродяга, нищий и калека мог до отвала набить брюхо и выпить столько вина, сколько вместит его бездонная утроба.
Толстопузые бочки с вином, окружавшие площадь перед собором Нотр Дам, ждали своего часа.
На огромном, затянутом зеленой материей помосте, на котором предстояло разыграть первую часть свадебного торжества, заканчивались последние приготовления.
Ковровая дорожка, по которой должны были пройти молодые, горела ярким пурпуром. Завершение представления намечалось в соборе при значительно более узком круге избранных. А толпе на площади тем временем должны были предоставить неограниченную возможность есть, пить и веселиться.
Помост, вознесенный над брусчаткой площади на полтора человеческих роста, пока пустовал. Пустовали и бесконечные столы, которым предстояло заполниться мясом, хлебом и зеленью. А к острову тянулись и тянулись все, кто мог ходить, — бедные и богатые, старые и молодые, здоровые и больные. Чтобы взглянуть на свадьбу века. Чтобы как следует набить брюхо. Чтобы, коль подвернется удачный повод, от души подраться. И чтобы во всю глотку пожелать молодым счастья и долголетия.
Лишь одно, казалось бы, пустяковое обстоятельство вызывало у парижан недоумение. Почему свадьбу назначили на понедельник? Кто по понедельникам играет свадьбы? Ой, не к добру это! Ой, худо может откликнуться! Поговаривали, будто на понедельнике настояла вдовствующая королева-мать. Она советовалась со своим астрологом графом Бридуа, и тот якобы назвал точную дату — 18 августа.
Больше всех весть о точном назначении срока свадьбы пришлась не по душе невесте. Раз назначен точный срок, значит, уже не отвертеться.
— Вы меня обманули! — кричала на мать Маргарита. — Я доверилась вам и ничего не предприняла сама. А я могла бы предпринять. Если бы не вы, я бы сама сумела расстроить эту мерзкую свадьбу. Умереть должна была не Жанна, а ее сыночек! И пускай бы Карл докапывался, отчего Наварра протянул ноги.
— Я не думала, дочка, что так скверно получится, — оправдывалась Екатерина Медичи. — Но Наварру пока трогать нельзя. Гугеноты еще слишком сильны. Мы метили в другого человека. И я положилась на одного верного слугу. Он метко стреляет, но, увы, оказалось, слишком медленно заряжает мушкет. Он не успел сделать то, что ему поручили. Но поверь мне, он сделает это.