Еретик
Шрифт:
Амр пригласил Феодосия в Трою примерно в тот час, когда нанятые Менасом пираты должны были зацепить за киль первое судно — пропущенным под водой канатом. И понятно, что Амр постарался сделать все, чтобы комендант чувствовал себя комфортно, — хороший стол, танцовщицы из Вавилона, достаточно громкая, чтобы заглушить возможные крики с Родоса, музыка… и все-таки Феодосий нервничал.
— Три и пять, — угрюмо озвучивал он то, что выпало.
Он очень хотел начать выигрывать. Уж очень
— Три и шесть, — еще более угрюмо констатировал Амр.
Он очень хотел начать проигрывать. Уж очень быстро приближалась игра к финалу, а он хотел быть уверен, что комендант не узнает о событиях в протоке досрочно, то есть ДО того, как там все завершится.
— Я сейчас… — приподнимался Феодосий. — За деньгами пошлю…
— Не вставай, — расслабленно улыбался Амр, — неужели записки недостаточно? Пусть слуги своими ногами ходят, а нам с тобой…
И комендант, соглашаясь, хмыкал, падал на подушки, подписывал новое распоряжение о деньгах, и впивался гипнотизирующим взглядом в трясущего кости в стаканчике Амра.
— Везучий ты, аравитянин…
— Бывает, — расслабленно соглашался Амр и с ужасом отмечал, что ему опять выпало шесть и шесть.
Понятно, что настало время, когда первый гонец попытался-таки пробиться к Феодосию и даже попытался кричать, но раздраженный вечным проигрышем комендант высунулся из окна и дал гонцу такую отповедь, что его не трогали еще часа два. А когда Амр узнал, что корабли уже конфискованы и сцеплены борт о борт, а пехота уже двинулась по дощатым палубам на тот берег, вдрызг проигравшийся Феодосий предложил последнее, что у него было.
— Бабу свою ставлю. В возрасте, но та еще ягодка.
— Жену? — удивился Амр.
— Рабыню, — отмахнулся комендант. — Три дня назад у офицера в кости выиграл. Даже не трогал — представляешь? Не до того было.
— Представляю, — кивнул Амр и бросил на стол все, что выиграл за сегодняшний день. — Я за эти три дня чуть имя свое не забыл, — столько всего случилось.
Оба рассмеялись, затем поочередно швырнули кости, и стало окончательно ясно, что сегодня судьба уже не переменится. Рабыня тоже отходила Амру.
— Сейчас пришлю, — поднялся Феодосий с подушек и сладко потянулся. — Эх, как все это не вовремя!
Симону удалось таки преодолеть вторую половину пути под парусами — едва он этого всерьез пожелал. Да, все выглядело случайностью, но вот землю в момент пожелания тряхнуло, а затем появилось это судно.
Объяснений феномену была тьма. Симон вполне мог неосознанно предчувствовать, что судно появится, и именно в силу этого пожелать быстрее прибыть на Родос. Хуже того, Симон вообще мог быть просто игрушкой в руках неких сил, и слепо выполнять то, что нужно какой-нибудь второстепенной сущности или даже лично Тому Который. И лишь одно убеждало Симона, что все не так просто, —
«Так же, как зажег небо…» устами отрока произнес Джабраил.
«Так же, как зажег небо…»
«Так же…»
И ни слова ни о предчувствиях, ни о сущностях, ни о Том, Который…
А потом впереди показался Родос, и Симон взглядом приказал капитану пристать к стене крепости и так же, взглядом распорядился, чтобы ему спустили веревочную лестницу. И оба раза вода Нила дрогнула и пошла рябью.
«А может быть, я случайно вошел в то пространство, где правят Боги?» — подумал Симон, забираясь все выше.
Если верить преданиям, такое случалось, но расплата за подобное своеволие была неотвратимой и наступала достаточно быстро.
«Как там говорил Аббас, — наморщил лоб Симон, — главный вопрос, есть ли у Бога ситечко в ноздрях…»
— Скоро ты там?
Симон поднял голову, увидел склонившегося византийского солдата и понял, что висит на полпути наверх.
— Скоро…
Этот людоед вообще формулировал вселенского масштаба вопросы на удивление точно и просто.
«Каждый миг на земле умирают мириады живых тварей, — сказал он как-то, — а их души уходят наверх, к Богу. Верно?»
«Верно», — согласился тогда Симон.
«И каждый миг волей Бога мириады тварей рождаются на свет, — продолжил людоед, — согласен?»
«Согласен».
«То есть, Он постоянно вбирает в себя старые опытные души и посылает в мир новые и чистые. Так же, как дышит человек: вдох — и мириады душ в себя, выдох — и мириады душ — обратно в мир…»
Симон пожал плечами. Схема была красивой, но ради чего затеял этот разговор Аббас, он пока не понимал.
«А где оседает накопленная душами «грязь»? — поднял брови людоед. — Нет ли в ноздрях у Бога некоего «ситечка», коим Он обоняет запах наших мыслей и наших страстей — всего, что копится в нашей душе?»
— Кто такой? — поинтересовался солдат.
Симон забросил ногу на стену и степенно перевалился через край.
— Симон. Пришел за своей Еленой.
— Какой Еленой? — не понял солдат и вдруг побледнел.
К ним шел офицер, и служивый уже понял, что только что зачем-то совершил серьезное служебное преступление — впустил чужака.
— Кто такой? Как здесь оказался?
— Я лекарь. Я всегда здесь был, — посмотрел ему в глаза Симон. — Вот, вышел из лекарни на Нил посмотреть.
— Нечего здесь смотреть, — нахмурился офицер. — Возвращайся в свою лекарню.
Симон кивнул и двинулся к ведущей со стены во двор крепости лестнице. Людоед Аббас вкладывал в свою идею достаточно примитивный смысл: Бог нами просто обедает. Ибо на «ситечке» неизбежно должно оставаться самое вкусное — чистое человеческое страдание в смеси с чистой человеческой любовью. Собственно, сама человеческая жизнь.