Эрина

Сапожников Борис Владимирович

Еще с изрядной частью бойцов - и солдат, и унтеров, и даже офицеров - придется расстаться. Вряд ли их оставят в армии, даже в столь суровое время. И самой большой потерей будет штабс-капитан Подъяблонский. Родовые доспехи подвели-таки его. Штабс-капитан получил слишком много ранений в этой и предыдущей кампаниях. На смотре он едва держался на ногах, его поддерживал под локоть поручик Данилевский. Но при ходьбе Подъяблонского сильно шатало, даже не знаю, каким колоссальным усилием воли ему удалось удержаться на ногах и даже достаточно ловко развернуться на каблуках, чтобы доложить мне о состоянии дел в его роте.

Уже после смотра я узнал, что он угодил в госпиталь, точнее вернулся туда. Штабс-капитан

не поднимался с койки - обострились ранения, полученные еще на Пангее, да и новые к ним прибавились. Теперь ему полного абшида не миновать. А ведь молодой еще человек, мог бы служить, сражаться, но из-за дурацкой традиции с доспехами, передаваемыми из поколения в поколение, отправится в отставку. И на очень уж большую пенсию ему рассчитывать не приходится. Правда, Подъяблонский происходил из далеко не бедствующего рода. Вот только мне было очень неприятно думать, что доспехи штабс-капитана достанутся его сыну или просто следующему офицеру в роду. Пусть их и отремонтируют, но, боюсь, судьба их носителя будет не столь сильно отличаться от той, что постигла Ивана Виллимовича.

Слухи об эвакуации ходили все более упорные. Ведь уже и десантные корабли вывели на орбиту, самые потрепанные полки перевели ближе к столице. Ведь там был самые большой космопорт, возможно, единственный на всей Эрине, вернее Тюрингии, где можно было организовать бесперебойный поток челноков на орбиту, к десантным кораблям.

Однако с приказом не торопились. Генерал-полковник Волостов периодически отправлялся в штаб фон Литтенхайма, где проводились собрания. Скорее всего, генерал-фельдмаршал устраивал их, как только пребывали какие-либо новости с Рейнланда. Относительно эвакуации каждый раз сообщалось, что пока очень сложно сформировать достаточно большую армию, которая могла бы удержать под контролем целую планету. Это было вполне понятно, но недовольство в армии росло. Все хотели после войны отправиться домой, сидеть на захваченной планете, где нужнее полицейские части, чем военные, не было желания ни у кого. Тем более что местные жители, которых уже не было никаких даже формальных поводов держать в лагерях. Они возвращались в свои дома, а те оказались либо разрушены, либо заняты нашими войсками. Это уже стало причиной конфликтов. И далеко не все они были разрешены в нашу пользу, особенно когда дело касалось богатых жителей планеты, на которых собирались опираться в ходе ассимиляции. Это также не улучшало настроений в армии.

Масла в огонь добавляли новости из тыла. Хотя тыла как такового уже не осталось. Почти на всех планетах Империи разгорались большие или малые конфликты, явно подогреваемые извне. Ибо уже на Померании высадился экспедиционный корпус Альбиона - те явно желали отомстить нам за Эрину. Флот и космокрепости Баварии, основатель укрепленные после так называемого Инцидента, как стали называть все события той короткой войны, отбивал атаки бостонцев. Эмират и Тентейтоку пока не проявляли активных дел, однако за нападениями пиратских флотилий Конфедерации на наши планеты, возможно, стояли и они, потому что очень уж близко от их рубежей находились Вестфалия и мой родной Баден-Вюртемберг.

Все понимали, что с одной войны, скорее всего, попадут на следующую. И с кем придется сойтись, неизвестно. Быть может, с жаждущими немедленного реванша альбионцами. Или с бостонцами, над которыми пусть потешались, однако воинами они были не самыми плохими, тем более, что техника их уступала, пожалуй, только Кибертронику. Или с конфедератами, на чьих кораблях, по слухам, доставляли десанты солдат, говорящих на языках сарацин или теннов.

Краткой передышки, если ее, конечно, нам предоставят, будет, конечно же, недостаточно. А следом за ней нас кинут в новую кровавую мясорубку. И от этого становилось противно. Неведомая

раньше тоска брала меня за душу.

Эвакуация, точнее смена войск, как официально именовали ее, заняла достаточно много времени. Однако как только первые челноки увезли солдат на орбиту для отправки домой, настроение в войсках быстро выросло. Солдаты, унтера и офицеры прощались с обретенными на фронтах друзьями-товарищами. Хлопали их по плечам, отправляя домой, гадали, где еще придется встретиться, кого будут бить в вместе в следующий раз. Те же челноки привозили с орбиты полицейские, жандармские и просто строевые дивизии. Было и несколько гренадерских. Они закрепятся в главных крепостях, вроде тех же Серых гор, укрепрайон которых спешно восстанавливался. Кстати, первыми прибывали как раз военные строители, с мощной техникой, приводя в порядок то, что мы разломали считанные месяцы тому назад.

Пришел и наш черед покидать Эрину, которую мало кто пока именовал Тюрингией. Полк пребывал, не смотря ни на что, в приподнятом настроении. Где-то доставали спиртное. Я позволил слегка "отпустить вожжи" после такой страшной мясорубки, что была в Девелине. Людям нужен был отдых. Первые два дня даже вусмерть пьяных без каких-либо последствий оттаскивали в расположение их полков. Потом уже начали снова наводить дисциплину, правда, и не такую суровую, как в военное время.

В ночь перед отлетом мне не спалось. Вроде бы и волноваться не с чего - домой же отправляемся, но нет. Лежал на кровати, пялясь в потолок. Спать я ушел пораньше, чтобы не видеть того вопиющего нарушения устава, что творилось в полку. Закрывать глаза официально не мог, значит, просто не должен видеть этого.

Но сна не было ни в одном глазу. Я оделся, накинул шинель - ночи были уже довольно холодные, и отправился, куда глаза глядят. Ноги принесли на кладбище. Громадное разделенное на две части кладбище раскинулось на несколько десятков квадратных километров. Охватить его взглядом было невозможно. И пусть большая часть могил защитников Девелина были пусты - демоны перед уходом забрали с собой столько тел павших альбионцев, прихватив и мирных жителей, сколько смогли увезти на своих кораблях. Кресты, кресты, кресты. Под ними лежат, без чинов, солдаты, унтера, офицеры и генералы. Храбрецы и трусы. Герои и слабаки. Чужая земля уровняла всех.

Я отправился гулять по нашей части кладбища, также без какой-либо цели. В темноте позднего вечера - солнце село примерно, когда я отправился спать - оно выглядело достаточно зловеще. Под красноватым небом, затянутым тучами, в последних отсветах ушедшего за горизонт чужого солнца, кресты, кресты, кресты. Куда не кинь взгляд - одни только кресты и тени от них на земле.

Наверное, поэтому взгляд зацепился за две фигуры Они стояли у креста в нескольких десятках метров от меня. Просто так бродить по кладбищу мне опостылело, потому я направился к ним. В подступающем темноте я не сразу разглядел, кто именно были те двое, что стояли у креста. Ими оказались генерал-фельдмаршал фон Литтенхайм и генерал-лейтенант Штернберг, начальник авиации. В руках у обоих были стаканы. Штернберг же левой держал бутылку с этикеткой, которую я не разглядел.

– Вот и третий пришел, - усмехнулся фон Литтенхайм, салютуя мне стаканом.
– Теперь все по традиции, верно, Штернберг, - обернулся он к начальнику авиации.
– А вы еще не хотели третий стакан брать. Дайте-ка его этому офицеру. Кстати, - снова повернулся он ко мне, - с кем имеем честь? В темноте не видно уже.

– Полковник Нефедоров, - щелкнул я каблуками.

– Тот самый, - протянул генерал-фельдмаршал.
– Бывают же в жизни совпадения. Как-то раньше даже не верил в них.

Он был совсем не таким, как на совещаниях в штабе. Пропал железный фельдмаршал, роняющий слова будто камни.