Ермак. Регент
Шрифт:
По сути, все эти люди живут как бы вне государственной экономики, так как потребляют почти всё выращенное, из-за этого не могут позволить себе купить продукцию российской промышленности, а в неудачные годы просто умирают от голода. Сейчас в Российской империи проживает около ста сорока миллионов человек. Кажется огромный рынок, но по факту почти семьдесят процентов населения живет вне его. Даже не живет, а выживает.
Причем, это касается и основной массы помещичьих хозяйств. Крепостное право в России — это не уникальное явление. В Европейских странах процесс его отмены начался всего на полвека раньше. Сама аграрная реформа Александра II очень напоминает прусскую. Личная свобода, выкупные платежи, множество привилегий
Только в Пруссии в результате реформы сельское хозяйство переустроилось на капиталистический лад. Например, безлошадные и однолошадные изначально выкупать землю не имели права. В результате юнкера за счет выкупных платежей создали крупные хозяйства, крестьяне разделись на богачей и батраков, а часть подалась за лучшей долей в города. Казалось бы, земельный вопрос и в Царской России должен был решиться сам собой по мере проникновение капитализма в село.
Однако, в Российской империи существовала община, которая сдерживала разорения отдельных своих представителей, а прирост сельского населения намного превышал европейский уровень. Это оказывало влияние не только на крестьянские, но и на помещичьи хозяйства. Рабочая сила была чрезвычайно дешевой, и ее было много. Намного проще и выгоднее для помещика было не заниматься своими землями, а сдавать их в аренду. Вначале за часть урожая или отработку, а потом за деньги. По данным Струве в европейских губерниях таких 83–85% помещичьих хозяйств.
Но, несмотря на то, что в собственности помещиков после реформы 1861 года оказались леса, луга и остальные земли, которые требовались крестьянам для нормальной жизни, такие усадьбы оказывались такими же малорентабельными, как и крестьянские. Помещики хотели получать, а не вкладывать деньги в развитие своих поместий. Яркий пример — мои полученные имения.
И ещё одно но. На фоне стабильной низкой доходности поместий последние двадцать лет стабильно росла стоимость земли. До реформы ее продавали в среднем по Европейской части России по 13 рублей за десятину. После нее цена выросла до 20 рублей, а сегодня средняя цена десятины около 90 рублей. Поэтому дворянство нашло великолепный выход: продавать или закладывать свои земли, чтобы вложить полученные деньги в ценные бумаги. Доход от ценных бумаг значительно выше, чем от усадьбы. Особым спросом на сегодняшний момент пользуются государственные и железнодорожные облигации.
Проданные или заложенные поместья скидываются на управляющих, которым ставится одна задача — деньги, деньги и ещё раз деньги, которые необходимы дворянам для городской жизни. К концу прошлого века почти всё дворянство выбрало городскую жизнь. И не только из-за комфорта и доступа к образованию и медицине. Многие из благородного сословья не могли вести достойную для дворянина жизнь за счет доходов с поместья и поступали на государственную службу, в родовые усадьбы они приезжали только в отпуск.
Таким образом, на настоящий момент мы имеем замкнутый круг. Больше семидесяти процентов крестьян не имеют достаточного количества земли, чтобы выбраться из бедности, увеличить урожайность и производительность. Из-за этого выпадают из потребительского рынка. Стране в то же время требуется индустриализация, но для этого необходимы ресурсы и люди, которых нет.
И всё упирается в земельный вопрос, а сейчас к нему добавился ещё один — голод. Тот самый голод, который исторически присущ России с древних времен. Большой голод происходит примерно раз в десять лет и уносит сотни тысяч, а порой миллионы жизней. Причины неурожаев те же, как и сейчас: засуха, избыток дождей, ранние морозы, саранча, суховеи и так далее.
Самый масштабный голод прошлого столетия в 1891–92 годах охватил семнадцать губерний с населением тридцать шесть миллионов человек, умерло от него по официальным данным чуть больше четырехсот тысяч человек. По данным
С начала XX века голодные годы пошли один за другим. В зиму 1900/01 годов голодало по официальным данным 42 миллиона человек, умерло же в результате данного голода — 2 миллиона 813 тысяч душ. Опять же по данным Струве, который учитывал не только православных взрослых.
Голодными были и 1902, и 1903 годы, из-за чего начались крестьянские бунты. Так для подавления крестьянских восстаний только в Полтавской и Харьковской губерниях было использовано двести тысяч регулярных войск, не считая десятков тысяч жандармов, казаков и полицейских. И это в тот момент, когда мы готовились к войне с Японией, где на театре военных действий будет задействовано меньше воинских частей, чем при подавлении бунтов.
Да и сейчас ситуация не лучше. По прогнозам следующий год будет неурожайным, как минимум в двадцати двух губерниях, в том числе в четырех нечерноземных: Псковской, Новгородской, Витебской, Костромской. А магазины продовольственной помощи практически полностью пусты.
Действующая система продовольственной помощи начала развиваться ещё в царствование Екатерины II, а в её современном виде была учреждена ещё при крепостном праве в 1834 году. Базовым принципом системы является накопление за счёт взносов крестьянами продовольственных и денежных запасов, которые выдавались крестьянам же в ссуду в случае неурожая.
В волостях и крупных сёлах находились сельские запасные магазины-склады, нормативный размер которых составлял: четверть пшеницы или ржи, соответственно 154–102 килограмма; и 1/2 четверти овса или ячменя, соответственно 45–63 килограмма на одну ревизорскую душу. Так как ревизиями учитывались только мужчины, а последняя ревизия была проведена в 1858 году, то условные 21 миллион ревизских душ в губерниях, охваченных продовольственной системой соответствовали спустя сорок пять лет реальным 43 миллионам.
Таким образом, расчетные нормативные запасы для середины девятнадцатого века сейчас составляли в среднем 6 пудов или 98 килограмм зерна на одну реальную «ревизионную» душу, без учета членов его семьи. К 1891 году в Европейской России было девяносто пять тысяч запасных магазинов, а сельское население приближалось к ста миллионам, увеличившись почти в два раза по отношению к 1858 году.
Осенью 1891 года правительство решило проверить реальное наличие запасов в системе продовольственной помощи. Результаты оказались пугающими, точнее, устрашающими. В пятидесяти губерниях Европейской России налицо оказалось только 30,5 % от нормативного запаса зерна; в 16 пострадавших от неурожая губерниях ситуация была ещё хуже — там имелось только 14,2 % от нормы. В Казанской, Оренбургской, Рязанской, Самарской, Тульской губерниях имелось менее 5 % от нормы, то есть общественные сельские магазины были почти пусты.
И через тринадцать лет картина не улучшилась, а даже ухудшилась. Проблема заключалась в том, что за состоянием запасов не было надлежащего контроля. Крестьяне охотно брали хлебные ссуды из местных продовольственных магазинов и неохотно их отдавали. Система работала в одну сторону — однажды занятое было очень сложно вернуть. Ещё хуже было то, что статистика о натуральных запасах на нижнем уровне в общественных продовольственных магазинах постепенно всё глубже и глубже фальсифицировалась.
Целый ряд причин: плохой урожай предыдущих трех лет, так и не налаженная система контроля и возврата ссуд, безответственность крестьянских обществ, застойная бедность хозяйства привели к тому, что предусмотренные законом запасы к моменту возможного крупнейшего неурожая в 1905 году отсутствовали.