Ермак
Шрифт:
— Ура-а-а…
Ветер развевал парчевые хоругви с ликом христианского бога. Казаки, как яростный морской прибой, выхлестнули сокрушительной волной на высокий вал. И опять впереди них могучий всадник в панцире, с сияющим мечом.
— Он! Коня мне, коня! — вскричал Кучум, но телохранители и мурзы подхватили его и оттащили прочь.
Карача взял хана за руки:
— Яскальбинские князьки открыли дорогу урусам. Поберегись, хан. Мы погибли без тебя… Настала пора уходить!..
Кучум вырвался и выкрикнул в гневе:
— Я с юности был воин! Со мной верные всадники. Никуда не уйду. Пусть враг идет на Искер, я воткну ему между лопаток
Он уверенным, твердым шагом вернулся к шатру и сел на ковер. Мурзы трусливо смотрели на хана. «Что задумал он? Разве не видит гибель всему?»
У холма еще дрались лучники, но близкий рев стал яростней. Подхлестываемый ужасом, на холм вымчал всадник, соскочил с седла, раскрыл рот… и не сказал ни слова перед неумолимым взором хана.
— Я здесь стою! И никто не сдвинет меня! — сурово сказал Кучум мурзам. Вельможы, вздохнув, покорно склонили лица.
Ночь опустилась на Чувашским мысом. Из-за крутояра выплыла луна и осветила скорбное поле брани.
— Всемилостивый, ты непобедим! — негромко, вкрадчиво заговорил с ханом Карача. — Но коварство малодушных может погубить нас: тайно ушли туралинцы, аялинцы неслышно покинули лагерь, коурдаки, как змеи уползли. Надо уходить.
— Куда нам ехать? — в горестном раздумье спросил Кучум.
Ему подали любимого белого скакуна, когда-то приносившего ему столько радости. Хан потрепал его по шее, скакун присмирел. Слуги подсадили Кучума, и он с трудом устроился в седле.
«Горе мне, горе!» — тяжко вздохнул хан и, печально склонив голову, сгорбленным и немощным двинулся к Искеру. Он молча ехал, позади, так же безмолвно, следовала свита. Смутные и тяжелые мысли терзали хана. «Как могло случиться, что в такой короткий срок разбили его войско, и он сейчас, старый и бессильный, должен покинуть Искер и тронуться в неизвестность! Откуда брали силы урусы и почему стал слаб он!»
Ишан Бибадша объяснял все вмешательством богов, но туманно и сбивчиво…
«Нет, здесь боги ни при чем. Пришла новая, неведомая сила! — решил хан и встрепенулся. — Но мы еще живы и поспорим с ней!»
Луна мертвенным светом озаряла знакомые места, и теперь приходилось покидать их. Боль сжимала сердце. Сорок лет он был ханом в Искере, в этой древней земле! Много крови и слез пролито из-за нее. Ишаны читали Кучуму старинные рукописи, а в них величавым слогом повествовалось, что великий Чингис-хан растоптал древнюю Бухару и послал татарского князька Тайбугу собирать ясак в суровую «Страну Мраков». Жестокий и жадный Тайбуга, подобно своему повелителю, побил много людей и разорил жилища их по рекам Иртышу и Оби великой. На реке Туре его пленило место, пригодное для ставки, и он возвел здесь городок Чингидин.
Покоренная страна оказалась великой и богатой, и звали ее по-древнему Сибирь. Тайбуга почувствовал силу и твердо держался на царстве. Но всему бывает начало и конец, и Тайбуга отошел в мир иной, оставив все сыну Хаджи. И этот прошел положенный ему круг и оставил после себя княжение сыну своему Мару. И тут начались кровь и смерти.
«В жизни цветет только крепкое дерево, а слабое аалит буря!» — подумав так, Кучум тяжко вздохнул.
Мар был красив, нежен и верил женщине, и это погубило его. Казанкий хан Упак отдал ему в жены свою сестру. Она не любила слабовольного и ленивого мужа и предала его. Брат ханши умертвил Мара, овладел Чигидином и стал хозяином Сибири. Он упивался властью, жадничал, думал, что
Но Чингидин был не по душе воинственному Махмету. Много горя и несчастий было порождено в этом городе. Он облюбовал высокое место на берегу широкого и могучего Иртыша и там, в устье резвой речонки Сибирки, на крутом яру, поставил Сибирь-Искер… Предание гласит: на горе лежали руины древнего города Сибирь-Туры, в котором княжил Иртышак. И никто не помнил, когда заглох и обрушился этот город…
«Искер! Искер! Древняя земля! — в глубокой печали покачал головой хан. — Могу ли я тебя оставить!» Ему вспоминалась юность, когда он пришел в эти степи. Со своими одичавшими всадниками он мчался по бескрайним синим просторам и безжалостно топтал копытами все живое на пути. Зарево стояло над степями, горячая кровь поила темную землю, и, вместо росы, ковыль омывали горькие слезы матерей.
В те поры он убил Эдигера и Булата — внуков Махмета. Горячая и пылкая пора жизни! Кровь тогда пряно пахла и кружила голову. Воссев в Искере, он окружил себя ишанами и женами.
Он помнит осенний темный вечер, когда пронзительно ветер шумел над березами прииртышья. Блистательный и молодой, сидя в ханском шатре, он снисходительно слушал давнего татарского певца, который под звуки чонгура пел ему о давних временах. На мангале синим пламенем пылали раскаленные угли, розовые блики колебались на лицах жен.
Старик посоветовал:
«В давние-предавние века у вод могучего Иртыша жил народ Сибир. Трудолюбие и прилежность были в его характере. Он с любовью возделывал землю, ткал прекрасные ткани, шил одежду и обувь и умел украшать конские уборы. Люди умели также петь и плясать. Но они ненавидели меч и стрелу и не хотели воевать, человеческая кровь вызывала у них слезы и жалость. Обширна земля, безграничны степи, по которым кочевали орды. И вот настал горестный день, когда из глубин степных просторов и пустынь злым ветром примчались неутомимые всадники с жестокими сердцами воинов. Вооруженные мечами, тугими луками, арканами, они грозой пронеслись по берегам Иртыша. Народу Сибир оставалась неволя или смерть. Старики сказали молодым: „Лучше смерть, чем рабство!“ Они вышли в бой и много дней ожесточенно бились с дикими всадниками степей. И все погибли…»
Слушая старика, Кучум думал: «Что за народ, который слаб духом! Хвала тому жестокому, что не щадил ни стариков, ни женщин! Не о нем ли, Кучуму, поет ишан свое сказание?»
Певец продолжал: «В живых из всего народа остались престарелый глава рода и две юные прекрасные девушки. И они делали то, что приказывал старец. В бегущей иртышской воде они омыли тела погибших воинов. Потом много дней и ночей все втроем рыли подземелье для погребения. Селовласый был мудр, знал язык зверей. Он вышел к лесным дебрям и произнес заклятье, и тогда со всех чащоб сбежались волки, медведи и россомахи, из-под земли выползли кроты, и все принялись за работу. И когда все было готово, старейшина и юницы с песнопением перенесли в подземелье тела своих соплеменников и зетем, простясь друг с другом, подрубили столбы лиственниц. Тяжелая земля грузно осела и погребла живых и мертвых…»