Эротические страницы из жизни Фролова
Шрифт:
– Не трогай меня, - оттолкнула она его руку, но без злости, скорее даже кокетливо. А когда уселась, лукаво улыбнулась:
– Узнаешь трусики?
– Узнаю, - сокрушенно вздохнул он, - я их теперь всю жизнь помнить буду.
А она весело засмеялась.
– Ничего не будешь. Мне очень нравится твоя жена. Я хотела бы иметь такую подругу. Ты меня понял?
– Не знаю. В каком смысле?
Она засмеялась еще веселее.
– Я не лесбиянка. В самом прямом. С нею очень легко. Я тебе завидую.
– Да. Я тоже. Мы очень любим друг друга.
– Зачем же тогда ко мне… влез?
Она
Он пожал плечами:
– Само собой произошло.
– Оба раза?
– Оба раза.
– А сейчас?
– Что сейчас?
– Не хочется?
– Хочется.
– Попробуй.
Может быть она так пошутила, чтобы назло ему раззадорить его. Но ему-то уже было не до шуток. Он мгновенно встал со своего места и, пока она пыталась сообразить, что именно он собирается делать, опустился перед нею на колени, подтянул к себе за попку, раздвигая одновременно ее малоспособные к сопротивлению ноги, подтянул до самого края сидения, так, что голова соскользнула по спинке вниз и она оказалась в полулежачем положении с широко расставленными ногами и выпяченным вперед треугольником трусиков. Она попыталась оттолкнуть его голову руками, но силы были явно неравными, и он прильнул губами к тонкой ткани, ощущая под нею раскрывшуюся выемку. Она все еще продолжала молчаливые отталкивания, но они еще больше раззадорили его, и он оттянул трусики в сторону и впился в горячую обнаженную женскую плоть, расшевеливая ее дрожащим от возбуждения языком и соскальзывая все ниже и ниже, к открывающемуся навстречу ему отверстию.
– Не надо, Витенька… Зачем?.. Зачем?..
– стала задыхаться собственным шепотом она.
– Ира, Ира сейчас вернется… Оставь меня. Потом… потом… Я обещаю, слышишь? Обещаю… Только не сейчас… Ира же здесь, Витенька… Я боюсь… Господи, я сейчас пропаду от стыда…
В этот момент он услышал характерный скрип туалетной двери - это значит, что Ирка уже вышла, и Катька тоже услышала и вся задергалась, пытаясь вырваться из его тисков, а он почти полностью потерял способность соображать и все лез, лез к ее мягкой и горячей плоти, пока она не стукнула его по голове с достаточной силой, чтобы вернуть к действительности. Он отстранился, дав ей возможность приподняться и соединить коленки, она попятилась вместе с ногами в угол кресла и сжалась там в дрожащий комок…
Ирка предупредительно не спешила заходить в комнату, еще и загремела какой-то посудой на кухне, так что он успел не спеша подняться с колен и вернуться на свое место, вытирая мокрые губы дрожащей ладонью.
Когда Ирка, наконец, вошла, он жадно пил уже успевшую нагреться минералку, а Катька все так же сидела в углу кресла, поджав ноги под попку и склонив колени набок.
– Ой, я, кажется, помешала, - суетливо заизвинялась Ирка, поворачивая назад.
– Нет, нет, не выходи, останься Ира! Иди сюда, сядь. Не оставляй нас одних!
Ирка в нерешительности остановилась, пытаясь догадаться, что и как произошло в ее короткое отсутствие, потом пошла к Катьке, примостилась на краешек кресла и обняла за плечи.
– Ты опять ей грубишь… А убеждал, что она тебе очень нравится… Разве так можно?
Словно ободренная ее словами, а может
Ирина тяжело вздохнула и уставилась в одну точку, выступившую на полу где-то рядом с комодом. Потом вдруг виновато опустила глаза и прошептала:
– Прости, Катенька. И его, и меня тоже. Глупые мы оба. А я вообще дура. Так вдруг захотелось настоящей ревности в себе почувствовать. Успокойся немного, и мы проводим тебя домой. Я не думала, что будет так… некрасиво. Хотела сделать вам обоим приятно. Знала, что он тебя очень захотел. И что ты… тоже к нему небезразлична. Только ведь он насквозь пропитался мною, сам с места не сдвинется, чтобы… Так я думала. Вот такая я дура… Все вам испортила…
Встала и пошла прочь из комнаты, на ходу бросив мужу:
– Прикрой ее чем-нибудь, она вся дрожит. И не задевай больше, только хуже сделаешь.
Не сделаю, - возразил он ей и сам себе, шевеля одной только подъязычной костью. Сорвал с постели покрывало, сложил его аккуратно и положил на тумбочку. Потом подошел к Катьке, молча подхватил ее под спину и коленки, легко поднял и понес к кровати. Осторожно уложил на спину, поправил подушку под ее головой и одним движением стянул с себя шорты вместе с плавками. Она с изумлением уставилась на его обнаженный кочан…
Не давая ей опомниться, он стянул с нее сначала блузку через голову, затем трусики через ноги и лег на нее, не позволяя ей сделать ни одного сопротивительного движения.
Вошел он в нее удивительно легко, - с первого же движения она его пропустила в себя, будто смазанная маслом, хотя ее влагалище показалось ему таким узким, что он даже испугался, что оно разорвется. Она слегка вскрикнула, не то от страха, не то от боли, не то от удовольствия, не то от всего этого и еще чего-то одновременно. И совсем не сопротивлялась, только пыталась пятиться попкой по простыни, пока он в нее втискивался. А потом они оба застыли, слушая дыхание друг друга.
У нее была совсем небольшая и очень мягкая грудь с маленькими, почти мужскими сосками. Белые треугольнички, свободные от загара, выдавали вызывающе чрезмерную откровенность ее пляжного лифчика. Темно-зеленые радужки глаз прыгали из стороны в сторону, сопровождая бегающий туда-сюда по его лицу не то испуганный, не то благодарный, не то всепобеждающий взгляд. И он не мог понять, то ли она радовалась победе, то ли страшилась наказания, то ли наслаждалась своею беспомощностью. Ее руки он крепко держал за запястья, прижав их к подушке у нее за головой. Попкой он не позволял ей даже пошевелиться, буквально припечатав ее в постель. И в стороны сдвинуться она никак не смогла бы, даже если бы попыталась - всаженный в нее столб держал ее безукоризненно надежно.
– Вить, я не могу пошевелиться, - жалобно прошептала она.
– Отпусти меня, я уже все… пусть смотрит… я буду тебе послушной, делай со мной, что хочешь, хоть прямо при ней. Я хочу обнять тебя, отпусти.
И она обняла его за плечи вдруг такими удивительно длинными руками, что ему показалось, что это он их нечаянно вытянул до неузнаваемости. А сам переместил свои руки под ее мягкие ягодицы и стал двигать их себе навстречу, в такт собственным, то учащающимся, то почти замирающим движениям…