Еще одна чашка кофе
Шрифт:
Лина назвала свое имя и предложила перейти на «ты».
Бармен Леша кивнул, метнулся куда-то в сторону, а потом вернулся с такой золотистой горой свежеиспеченных круассанов, что по ним легко можно было бы взобраться на Эверест. Поставив круассаны на столик перед Линой, Леша заговорил с ней.
— Вот ваш… твой друг капучино пьет, как девушка, представляешь, да? — Леша строго посмотрел на Лину, как будто она лично несла ответственность за выбор Данилы, и продолжил. — А тебе что принести? Какой кофе любишь ты?
— Ваш знаменитый «Черный капитан». Только его. И повторить дважды, — произнесла заветный пароль Лина.
Леша
Он не мог знать, что перед тем, как войти в кофейню, Данила предупредил подругу, что если она попросит «Капитана», ее в «Экипаже» сразу признают своей.
Вернувшись с чашкой кофе, Леша шепнул Лине уже как близкой знакомой:
— А ты на Данилу в окно смотрела, потому что хотела с ним познакомиться, да?
Лина взглянула в его зеленые распахнутые глаза — соврать этому парню было невозможно, а рассказать правду тем более. Она застыла, пытаясь что-то выдавить.
Леша, уловив ее терзания, махнул рукой:
— Да ничего, я все понял как надо!
Он заговорщически подмигнул ей и поднял вверх большой палец, кивнув в сторону Данилы, дескать: правильный выбор, Суворов — парень что надо.
— Леха, заверни нам пирог с собой, — попросил Данила. — Мы с Линой собираемся на пикник.
— А кедровые корзинки на подложке из манго для твоей девушки положить, Даня!? — подскочила невесть откуда взявшаяся Манана.
— Обязательно, дорогая! — обрадовался Данила.
Когда они вышли на осеннюю солнечную улицу, Лина улыбнулась:
— Мне очень понравились твои друзья! Ты был прав — мы подружимся.
Данила взял ее за руку и повел за собой.
…Облетали последние листья, золотая осень догорала.
Полдня они провели в загородном парке — долго ходили по аллеям, усыпанным кленовыми листьями, собирали каштаны. А потом Данила вдруг с болью отметил, что уже совсем промозгло, а Лина одета не по сезону — все еще ходит в какой-то легкой куртке и даже не замечает, что ей холодно. На обратном пути, когда они ехали домой, он предложил заехать в магазин и купить ей пальто.
— Зачем? — пожала плечами Лина. — Не надо!
Он настоял на своем. Ему хотелось теперь думать о том, холодно ли ей, хорошо или плохо, короче говоря, он считал своим долгом заботиться о ней. Всегда.
Одним пальто Данила не ограничился. Лине пришлось согласиться не только на пальто, но и на свитера, и на осеннюю обувь. А еще Данила нашел для нее плед — бежевый в клетку, из нежнейшего кашемира, такой огромный и теплый, что в него можно было завернуться и пережить в нем холода, спрятаться в нем, как в доме, от всех бед на свете.
В этот вечер, засыпая под клетчатым пледом, Лина подумала, что она долго жила на планете, где бесконечно дул ветер, и вдруг ветер стих, и показалось солнце.
Проснувшись утром, она почувствовала протянувшийся по всей квартире горьковато-кофейный запах.
Выйдя на кухню, она увидела Данилу, который жарил каштаны.
— Ты проснулась? — обрадовался Данила. — Поехали, я хочу тебе кое-что показать.
— Куда? — удивилась Лина. — Еще ведь так рано?
— Увидишь.
…Данила привез ее в морской порт. Корабли, брызги волн, крики чаек, ветер и свежесть. И вновь у нее возникло ощущение, что для нее будто открылось другое измерение, где есть цвета, запахи, чувства; некий многомерный, яркий мир, которого она
— Все еще будет, — улыбнулся Данила, словно услышал ее мысли.
И ей так захотелось ему поверить.
Данила действительно сдержал слово — ни единым поступком, ни одним словом он не дал ей понять, что она что-то ему должна, и он ни разу не напомнил ей об их первой и единственной сексуальной близости. Он обещал ей стать и стал для нее старшим братом, другом и отчасти отцом.
…Днем Данила обычно много работал, а Лина сидела рядом и помогала ему разбирать снимки. Ей нравился сам процесс погружения в другие миры, перемещения по свету с помощью фотографий Данилы, потому что это позволяло ей отвлечься от ее собственной жизни и боли. По этой же причине вечера она тоже предпочитала проводить таким образом, чтобы не думать ни о прошлом, ни о будущем, а заземлиться в настоящем, где все вроде бы хорошо и спокойно, где рядом есть великодушный человек, который не напрягает тебя и о тебе заботится, будто ты и в самом деле достойна его доброты и заботы.
Узнав, что Данила любит играть — в архаичные шахматы, в интеллектуальную «го» и в современные компьютерные игры, она попросила его научить всему, что он умеет. И вот они, бывало, часами проходили вместе игровые уровни в каком-нибудь условном, созданном причудливой фантазией сценариста и разработчиков игры мире. В этой виртуальной вселенной Лина могла стать орудием возмездия, пущенной в цель и достигшей ее стрелой мести. Она — безжалостный демон мщения — убивала своих врагов, отказывая им в пощаде и в праве на прощение. Или же напротив, ей хотелось уйти в какой-то совершенно иной — абстрактный мир шахмат, в котором вообще не существовало каких-то человеческих категорий, а только отточенная сталь интеллекта, доведенная до абсолюта выдержка и блестящие память и логика. В такие вечера она могла на час-другой зависнуть над шахматной доской, раздумывая о том, как ей обхитрить своего партнера. Иногда ей даже удавалось его обыграть (правда, Лина подозревала, что в этих редких случаях Данила ей просто подыгрывал из желания сделать приятное).
Вечер за вечером, ночь за ночью, осень пиликала на своей скрипочке дождей, рвала листья, поджигала ритуальные костры, а где-то за горизонтом собирались уже северные ветра, разгоняли-ускоряли грядущую зиму. А в странном городе, за всю свою историю перевидавшем сотни тысяч ритуальных костров, в старом доме, в большой квартире, похожей на пещеру (как все квартиры в старых петербургских домах), две души прибились друг к другу, может, в поисках тепла, или какого-то смысла, или просто потому что когда по улицам бродит осень, грозящая обернуться скорой зимой, людям все-таки лучше держаться рядом.
Их осенние вечера собирались как осенние листья в гербарий — резной дубовый, кленовый багряный, и добавим немного рябиновых. Иногда из парка они приносили домой осенние букеты листьев. И эти листья можно было читать по их прожилкам, как чьи-то письма о подступающей зиме с ее стужей и долгими-долгими — ах, до весны доживет не каждый из нас! — снегами.
Данила серьезно рассказывал ей, что листья как цветы — они все разные. «Вот, смотри, есть листья в форме сердечка или в форме щита, в форме ромба, округлые или острые, мелкие и очень крупные — как ладонь человека, протянутая тебе навстречу…»