Еще одна чашка кофе
Шрифт:
Задумавшись о том, что именно он будет дарить Тее, Леша перевел взгляд на сидящих за кофейным столиком у окна Теону и Лину.
Эти две девушки, склонившиеся сейчас над ноутбуком, были очень разные. Маленькая, кудрявая Теона — сгусток энергии, своеобразный стиль (на ней сегодня были брюки с модными подтяжками, белая рубашка и серая кепка), и рыжеволосая, короткостриженая, всегда очень бледная Лина, кутающаяся в свой песочный палантин, как в кокон. Они и по темпераменту сильно разнились — Теона жестикулировала, махала руками, а меланхоличная Лина
Пару дней назад Теона озаботилась поисками человека, который бы помог ей перевести письмо на французский язык. И вот сегодня, случайно узнав от Данилы, что Лина знает французский, Теона попросила Лину помочь и пригласила ее в кофейню.
Быстро справившись с переводом, Лина поинтересовалась у Теоны, с какой целью та отправляет письмо. Теона рассказала ей историю с найденным кладом (впрочем, пока умолчав о том, что найденная картина обладает большой ценностью).
— Понимаешь, от этого письма многое зависит, — вздохнула Теона, закончив рассказ.
И вот уже письмо — почтовый голубь — улетело из России во Францию, из настоящего в прошлое, а девушки все не расходились. Они сидели и разговаривали. За это время Лина выпила уже несколько чашек крепчайшего «Капитана» и даже, поддавшись на уговоры своей новой знакомой, попробовала гордость Мананы — пирог с лисичками.
Наигрывал джаз, Леша без устали кофеварил и иногда поглядывал на барышень.
Заметив, что Лина зябко кутается в палантин, он не выдержал и подошел к их столику:
— У нас холодно?
Лина смутилась:
— Нет, просто я все время зябну. Данила подарил мне плед и палантин — так я даже дома не расстаюсь с пледом.
— А давайте-ка, я вам сделаю глинтвейн? Он такой горячий, что вам и шарф не понадобится! — предложил Леша.
Он деликатно, чтобы не мешать девичьему разговору, поставил на столик два бокала линтвейна, в который впихнул ударную дозу фруктов и специй: «Пейте-пейте, витамины никому не помешают!»
— Такой хороший парень! — улыбнулась Лина, посмотрев вслед Леше.
— Кто, Белкин? Да он, знаешь, какой несносный?! — прищурилась Теона, но тут же согласилась: — Но вообще есть в нем и что-то хорошее. Даже странно.
Обе девушки рассмеялись, и через соломинку потянули тепло Лешиного глинтвейна.
И хотя за столиком сидели сейчас две женщины, возможно, что тут же, незримо присутствовала и третья — та самая, судьбой которой они интересовались в недавно отправленном письме.
Увидев в окно, что к дому подъехала машина Данилы, Лина встрепенулась: я пойду!
Теона помахала Лине на прощание.
На освободившееся место за столиком тут же присел Леша и подмигнул подруге:
— Ну как глинтвейн?
Теона уставилась на Белкина:
— Что ты добавил в это пойло? Признавайся!
— Подумаешь, добавил капельку рома, для согрева!
Теона кивнула.
— Ну а с картиной что решим? — Леша опять завел старую волынку. Он все еще не терял надежды загнать картину за большие деньги.
Теона сморщилась — эта волынка в Лешином исполнении ей порядком поднадоела.
А Леша наяривал, бесхитростно искушая подругу:
— Давай продадим, а? Домовик на нас не обидится! На деньги от продажи тебе… это… кукольный театр купим! Будешь, как Карабас-Барабас со своим собственным кукольным театром. Помнишь, ты говорила, что у тебя мечта? Кукольный театр, все такое…
— Это же мечта, Белкин, а мечту нельзя купить, — грустно сказала Теона.
— Но с деньгами ее можно приблизить, — снисходительно, как маленькой, разъяснил Леша. — Не хочешь театр, ладно. Краски тебе купим — целый грузовик. Хоть закрасься. Да любое желание с деньгами на раз можно исполнить. Я вот кофейню открою. «Экипаж-два». А потом «Экипаж-три». В каждом районе города будет свой «Экипаж», классно же, ну?
— Белкин, подумай сам, — вздохнула Теона, — вот тебе нравятся Ван Гог и Саврасов, да? Но ведь они тебе не принадлежат?! Потому что они вообще никому не могут принадлежать! Это объекты искусства, они для всех людей, для всего человечества, понял, Белкин? И мы с тобой не можем взять и присвоить произведение искусства! Ну как тебе еще объяснить… Есть вещи, которыми нельзя обладать! Вот тебе что-то еще нравится?
— Мне Моника Беллуччи нравится, — оживился Леша, — и я бы хотел…
Он запнулся и замер, уловив драконий, можно сказать, искровыжигающий взгляд Теоны.
— Но она мне не принадлежит, — поспешно завершил Леша, — и, видимо, никогда не будет. Жаль. Но что поделаешь, бог с ней! А насчет картины ты все же подумай!
— Белкин, еще раз — никаких денег не будет, — отчеканила Теона. — Если, конечно, ты не решишь со мной разругаться и присвоить эту картину! Но это будет все, понимаешь? Между нами тогда — все! И я уеду в Тбилиси.
Леша растерялся, захлопал глазами и как-то суетливо забегал по кофейне. Теона мрачно наблюдала за его пробегом.
Наконец Леша вернулся к ней за столик и вдруг безмятежно улыбнулся:
— А и хрен с ними, с деньгами! Не жили хорошо, нечего привыкать. Так мой дед говорил. Он еще так говорил: руку подними, опусти и выдохни — да и… В общем, отпусти несбывшееся на волю!
Теона рассмеялась.
Звякнул колокольчик, и в кофейню вошла замерзшая и промокшая под дождем Манана. Если Теона была похожа на маленького воробья, то ее тетя на большую нахохлившуюся птицу. Настроение у Мананы сегодня было прескверное — добираясь из Павловска, она успела здорово промерзнуть. Каждый год она тяжело переживала ноябрь в Петербурге, приговаривая, что хуже этой промозглой слякоти ничего нет и хорошо бы поскорее пошел снег!