Еще одна чашка кофе
Шрифт:
— И даже луна та же самая — за триста лет другой не появилось. И этот самый свет, что лился на незнакомку с картины и что пронизывает нас с тобой, Белкин, каждый день, ровно тот же самый. Удивительно, да? — вздохнула Теона.
— Угу, прикольно, — сказал ее красноречивый собеседник, снова поддев коричневую бархатную шкурку каштана.
— Слушай, Лешка, а ты веришь в эффект домино? Что все события в нашем мире связаны? Что какая-нибудь муха вполне может вызвать ураган где-нибудь на другом конце земли? Ну, как в сегодняшнем фильме, который мы смотрели?
— Да, верю, — сказал Леша, отставляя пустой пакет в сторону. — Так и есть. Все связано. Только мы никогда не знаем, как и что отзовется.
Леша уже отогревался под одеялом и, кажется, спал, а Теоне по-прежнему было не до сна. На прикроватном столике перед ней лежало старое письмо — как стрела, пущенная из прошлого. Прочесть? А если последствия этого отзовутся почище урагана на другом конце земли?!
Теона с письмом в руке дошла до кухни, чтобы спросить совета у Белкина, но Леша спал и видел уже десятый лунный сон. Она махнула рукой: ну, прочту! И мысленно попросив прощения за то, что она сейчас прикоснется к чужой тайне, Теона открыла письмо.
Пожелтевший от времени лист бумаги, испещренный аккуратным, изящным, слегка округлым почерком.
3 января 1942 года
Коля, любимый, если ты прочтешь это письмо, значит, случилось так, что мы уже никогда не сможем поговорить с тобой. И единственная возможность сказать тебе самое важное — написать это письмо, пока у меня еще есть силы, и оставить его в тайнике, который когда-то сделала Ольга в стене нашей детской комнаты. Я не случайно показала его тебе в нашу последнюю встречу.
Коля, незадолго до войны я получила письмо от сестры. Ольга отправила его в Ленинград со своим знакомым, навестившим ее в Париже. Она понимала, что послать письмо в Советский Союз почтой слишком рискованно, и поэтому ждала возможности передать его мне в руки, минуя цензуру. В этом письме было много личного, Коля, того, что касалось только нас с Ольгой. Но она писала и о тебе. Она просила передать, что просит у тебя прощения. Вот ее слова: «Простите меня за то, что я сломала вам жизнь, и прежде всего Коле».
И самое важное, Коля… Ольга написала мне, что тогда, при аресте, она никого не выдала. Ты должен знать, что ее оговорили. Я понимаю, как тяжело тебе было жить, считая, что женщина, которую ты любил, предала тебя. Но это не так. Ольга тебя не предавала. Мне страшно представить, с каким грузом вины ей пришлось жить эти годы. Ольга винит себя и в смерти родителей. Но я знаю, что ее вины здесь нет. Все сложилось как сложилось. Такая жизнь, такое время. Никто ни в чем не виноват.
А ты прости ее, Коля… Каждый заслуживает прощения и любви даже потому, что когда-нибудь нас не станет. Я особенно понимаю это сейчас, в замерзающем городе, когда жизнь заканчивается, закатывается куда-то в ледяную пустоту, когда все мелкое, незначительное отступает, и вещи проявляются в своем подлинном масштабе и значении.
И вот еще… Ольга написала, что перед побегом из России она спрятала в тайнике вещи Сергея: его крест, зеркало и принадлежащую ему картину. Со слов Ольги, картина обладает большой ценностью — под вторым слоем краски спрятано старое полотно. Я не знаю, почему Ольга рассказала о картине только сейчас. Возможно, она до последнего надеялась, что Сережа вернется, или думала, что сама когда-нибудь приедет в Ленинград? А может, ждала надежного человека, с которым
Но я не сказала тебе об этом письме не только из-за картины. Зная, что ты всю жизнь любишь мою сестру, я боялась потерять тебя. Но теперь, у этой последней уже черты, я рассказала тебе правду.
5 января 1942 года
Коля, я пишу это письмо тебе уже несколько дней — по чуть-чуть, собираясь с мыслями и с силами. Знаешь, я теперь все время вспоминаю нашу последнюю встречу в декабре. Перебираю в памяти каждую минуту, каждую кроху тех воспоминаний. Перед глазами так и стоит, как мы прощались с тобой на мосту тем морозным утром.
Помнишь, раньше, в той другой — довоенной жизни, я иногда говорила тебе, что мне бы хотелось большей романтики в наших отношениях и большего внимания от тебя? Сейчас я понимаю, какая это была глупость! Теперь я была бы счастлива просто сидеть с тобой рядом и смотреть, как ты пьешь чай или читаешь свои книги, пропахшие табаком. И больше мне ничего не надо.
Коля, знай, что я любила тебя и люблю во всех периодах нашей жизни, и готова разделить с тобой, что угодно. И еще знай, что я была счастлива с тобой каждый день, каждую минуту и благодарна тебе за все. Ты и Таня — самое дорогое, что у меня есть.
7 января
Сегодня так холодно. Очень холодно, Коля…
Я бы хотела теперь вернуться хотя бы в один день нашей благословенной жизни. Ты помнишь лето, наш любимый Павловск, вечера на веранде, день рождения Тани?
9 января
Коля, прости меня за такое бессвязное письмо. Мысли путаются — их так сложно собрать.
Вот самое важное. Мне бы хотелось, чтобы мы с тобой состарились вместе и увидели Таниных детей. Но если это не сбудется, и я не смогу быть с тобой, ты, пожалуйста, живи за нас обоих и будь счастлив, Коля.
12 января
И знаешь, несмотря ни на что, я верю, что смертью все не кончается и что мы обязательно встретимся.
15 января
Вот и все, Коля.
Твоя Ксения
…Теона чувствовала, как в груди бьется-бьется — маленькая птица- сердце, растревоженное чужой болью.
Девушка мало что поняла в этом письме — кто кого любил, кто кого прощал и кто с кем прощался, и кого было так важно спасти от забвения и обвинений в предательстве (ей только предстояло разобраться в этой книге чужих судеб и в хитросплетениях этой чужой, но теперь связанной и с ее жизнью семьи). Но главное, что Теона поняла — она прочла сейчас прощальное письмо женщины, которая больше жизни любила и будет любить даже за земной чертой одного-единственного мужчину. Женщина сказала об этом возлюбленному в своем письме и так с ним попрощалась.