Еще одна чашка кофе
Шрифт:
Ольга посмотрела на пылившиеся в дальнем углу фотоаппараты и штативы и вздохнула:
— А ты что же, больше не фотографируешь, Сережа?
Сергей мягко улыбнулся:
— Ну какие теперь фотографии, Леля, до того ли сейчас?
Это, конечно, было счастье, но счастье напополам с тревогой за любимого человека, с каждодневным страхом — когда выстрелит, отзовется беда, ведь кажется, что-то сгущается в воздухе, происходит прямо сейчас. Ольга прислушивалась к своей интуиции, к разговорам прохожих на улицах и понимала, что в городе уже неспокойно.
В попытке оттянуть время — затаиться, переждать, в середине октября она предложила Сергею
Я не могу увезти тебя, Сереженька, на твой любимый Север, но могу хотя бы куда-то подальше от этого страшного города.
Здесь, в Павловске, на краю жизни и осени, было спокойно. В мамином саду отцвели еще не все цветы и опали не все яблоки (папин любимый северный сорт только-только созрел). Холодный дом просил наполнить его теплом и жизнью.
Днем Ольга с Сергеем уходили гулять в парк: «Вон наша скамеечка, Сережа, помнишь? А здесь дура-кукушка, открутить бы ее глупую маленькую голову, так неудачно над нами пошутила!»
Вечером пили чай, разговаривали и — любили, любили.
В один из вечеров Сергей сказал Ольге, что хочет кое-что ей показать.
Он достал неприметный мешок, который привез с собой из города, и протянул Ольге зеркальце. Серебро заиграло в свете свечей; Ольга заглянула в Зазеркалье, увидела обнаженную себя — раскрасневшуюся от любви, всю перецелованную.
— Чье это, Сережа?
— Моей матери, — улыбнулся Сергей, — оно старое, еще из тех времен, когда за зеркало можно было получить целое состояние! Я храню его как память о ней. И вот еще одна память о матери — ее предсмертный подарок.
Сергей извлек на свет средних размеров картину, поставил ее на столик рядом с кроватью, где лежала Ольга.
— Познакомься с ней, Леля!
На полотне была изображена стоявшая у окна молодая рыжеволосая женщина в зеленом платье. Ее взгляд был устремлен куда-то в даль, при этом для зрителя оставалось сокрытым не только то таинственное нечто, что видела незнакомка, но и выражение ее глаз; таилась ли в них печаль, изумление или же радость, тоже являлось загадкой. Но главной тайной художника была волшебная сила его таланта — картина источала божественный свет, который струился из окна, наполнял комнату и пространство.
Ольга, с детства серьезно увлеченная живописью, ахнула — она понимала подлинный масштаб дарования неизвестного художника.
— Да ведь это шедевр, Сережа! Но как, откуда появилось такое чудо?
Сергей рассказал, что эту картину в свое время купил его дед по материнской линии — купец первой гильдии Петр Прохоров, человек образованный и увлеченный искусством, страстный собиратель живописи. Семейная легенда гласила, что эту картину Петр Иванович приобрел за огромные деньги то ли у странствующих итальянских музыкантов, то ли привез из Европы, где выкупил ее у некого немца-коллекционера; как бы то ни было, картина бережно хранилась в семье Прохоровых долгие годы. Петр Иванович, будучи чрезвычайно ревнивым коллекционером, предпочитал никому не показывать свою коллекцию, и о существовании картины, принадлежавшей, по всей видимости, кисти старых голландских мастеров, знала только семья Прохоровых. Перед смертью Петр Иванович завещал жемчужину своей коллекции любимой дочери Марии — матери Сергея. Мария же перед смертью передала картину своему сыну-подростку как главное наследство и память о семье Прохоровых. После ссоры с отцом, уходя из дома, Сергей забрал картину с собой.
Ольга покачала головой —
— Но ее когда-нибудь показывали оценщикам?
— Никогда. В семье матери догадывались, что обладают настоящим сокровищем, но предпочитали никому об этом не рассказывать.
Ольга, как завороженная, смотрела на полотно — волшебный свет освещал теперь и ее лицо, отражался в ее восхищенных зеленых глазах.
— После того как моя мать умерла, картина всегда висела у меня над столом. Я смотрел на эту незнакомку и представлял, что говорю с матерью. Я и теперь стараюсь не расставаться с картиной; как видишь, даже сейчас забрал ее сюда, с собой.
— Интересно, кем была эта женщина? В каком веке она жила? — вздохнула Ольга. — И сколько поколений нас от нее отделяет — каких-нибудь десять-двенадцать женщин? Если вдуматься — не так и много…
— Знаешь, мне кажется, она чем-то похожа на тебя, — улыбнулся Сергей.
Ольга пожала плечами — все женщины похожи друг на друга, в конце концов, мы все дочери Евы.
— Хотя нет, ты ни на кого не похожа! — Сергей обнял ее.
— Точно! Такой несносной и глупой, как я, нет, не будет, да и не надо! — Ольга рассмеялась, темные кудри упали на обнаженное плечо. — А все-таки частица той женщины, несмотря на разделяющее нас время, есть и во мне! И часть меня останется в других девушках, которые будут после меня, даже через сто лет. Хотя лет через сто, наверное, все будет совсем по-другому? Это же спустя целую вечность! А как ты думаешь, что она видит в этом окне? Может, высматривает своего возлюбленного, который ушел на какую-нибудь очередную войну, ждет его?! Вот в этом-то все женщины и схожи. Вы уходите, а мы остаемся вас ждать.
В двадцатых числах октября осень сломалась — ночи теперь стали совсем холодными; в доме было промозгло и холодно, да и доставать продукты становилось все сложнее. Правда, их отчасти выручали живущая по соседству молочница и старый сад, где росли яблоки и груши.
Сергей обычно приносил из сада целую россыпь краснобоких яблок; брызгала тонкая кожица, яблоко взрывалось во рту сладчайшим, с легкой кислинкой вкусом, и по всей комнате плыл яблочный аромат.
— У нас здесь просто яблочный рай, — как-то сказала Ольга, вгрызаясь в крутой яблочный бок, — но знаешь, я не очень люблю их грызть! Привыкла к нарезанным, нам с Ксютой мама всегда нарезает.
Сказала и забыла; а утром вышла на кухню и увидела — на столе стояли букет георгинов, ее любимый кофе в чашке и большая тарелка аккуратно нарезанных яблок.
— Ешь, Леля, — улыбнулся Сергей. — Еще добыл молока у молочницы, и, боюсь, это все, чем мне сегодня удалось поживиться.
В тот же день они узнали новости из Петрограда — революция, большевики, — и это означало только одно.
— Нам надо вернуться в город, — сказал Сергей.
В ночь перед отъездом Ольге долго не спалось. Огромная луна заглядывала в окна, рассеивала молочную свою меланхолию.
Как была — в легкой белой сорочке, лишь набросив шаль на плечи, Ольга вышла из дома в осенний сад. Деревья в саду полыхали красным пожаром, как все вокруг этой красной осенью. Ольга зябко поежилась; первые морозы подбирались, и в воздухе стоял горьковатый запах ритуальных осенних костров. Ей так хотелось навсегда остаться здесь, в доме, спрятать Сергея, оградить его от возможной беды.
Из дома выглянул Сергей:
— Леля, вернись в дом, простынешь!
— Еще минуту! — попросила Ольга.