Еще одна жизнь
Шрифт:
Он оглядел ее и отметил про себя, что она вполне бодрая и даже веселая. О вчерашнем кошмаре напоминали только несколько красных прожилок на белках глаз, но и они были почти незаметны.
– Кто тебе снился?
– Я спала без снов, потому выспалась.
Ему хотелось спросить об Андрее, уж очень у нее светились глазки, но он сдержался. Заводить о нем разговор - это противопоставлять его себе, а он обещал не докучать ей своей любовью.
Но, спустя некоторое время, она заговорила сама:
– Не знаю, стоит ли говорить. Но, если я буду что-то замалчивать, дружеских
– Я буду только благодарен, если ты будешь со мной откровенна. Говори все, не думай о том, что можешь меня обидеть. Скорее обидишь недоверием.
– Вот я и говорю: ночью был Андрей.
"Я так и знал".
– В самоволке?
– Да.
– Ты сегодня совсем оправилась, повеселела, похорошела, значит, это тебе на пользу. А все, что делает тебя счастливой, хорошо. Мы с тобой уже все обсудили. Андрей твой муж, ты его любишь. А мне нужно только одно, чтоб ты была счастлива и чтоб не отталкивала меня, чтоб принимала мою помощь, советовалась, когда у тебя будет такая потребность. Я готов выслушать все, что наболело у тебя на душе. Я прошу только об одном: не отнимай у меня надежду на то, что ты все равно будешь моей, с ней я вынесу все, даже твои сексуальные откровения. Я догадывался, что он сегодня был у тебя, я это почувствовал.
– Ты извини, Вильдам, но мне это очень странно, как ты меня чувствуешь? Там, в ущелье, что ты почувствовал?
– Наслаждение от обладания тобой.
– А сегодня?
Он улыбнулся, покачал сокрушенно головой, не сводя глаз с дороги.
– А ты садистка...- и как он не старался сдержаться, Елена заметила его возбуждение: лицо побледнело, взгляд помутнел, на лбу выступила испарина, пальцы вцепились в руль так, что побелели. Его возбуждение передалось ей, она испугалась этого чувства и устыдилась своей жестокости. Зачем она это делает? Зачем дразнит его, если не может ответить ему взаимностью? Но бесенок уже проснулся в ней: а почему не может? Что с нее убудет? И она положила руку ему на бедро. Он не успел сдержать стон, машина вильнула. Он вцепился в руль еще сильнее и прижал машину к обочине.
– Ты что, специально издеваешься надо мной?
– сдавленно произнес он, повернулся к ней лицом и...встретился с горящим взглядом ее черных бархатных глаз. Из ее приоткрытого рта высунулся кончик языка и облизал пересохшие губы.
Вильдам молча завел машину, съехал с шоссе, проехал метров сто по еле заметной грунтовой дороге, остановился под огромным тутовым деревом на краю арыка. Он снова повернулся к Елене, в ее глазах он увидел нарастающее нетерпение. Он откинул оба передние сидения...
На этот раз она не просто подчинилась. Она целовала и обнимала его, раздевала его и помогала раздевать себя, сама подалась ему навстречу, но в отличие от него молчала. А он молчать не мог. Сколько он ждал этого! Сколько об этом мечтал! Он старался растянуть наслаждение обладания ею, но слишком долго он ждал, слишком страстно ее хотел, все быстро закончилось. Он чувствовал себя виноватым, и продолжал осыпать ее нежными поцелуями,
– Щекотно.
– Мне их сбрить?
– Сейчас не надо. А потом, видно будет.
От ее слов чувство вины отступило, но он принялся целовать ее с еще большей страстью, нарочито щекоча усами. Она сказала потом! Значит, это потом обязательно наступит! Как он был ей благодарен! А она заливалась счастливым смехом. Да, она чувствовала себя счастливой, потому что был счастлив он.
– А мы не опоздаем?
– прошептала она ему на ухо, когда он немного угомонился.
– А куда мы спешим?
– Встречать Надежду.
Ему хотелось сказать: а надо ли? Но он тоже был человеком долга, и, тяжело вздохнув, ответил:
– Можем опоздать.
– Значит, поехали, - сказала Елена, жестом давая понять, что пора одеваться.
Пока выезжали на шоссе и ехали дальше, они молчали. Состояние восторга постепенно угасало. Елена сидела, устало откинувшись на спинку сидения, смотрела на дорогу задумчивым взглядом. Вильдам изредка поглядывал на нее, пытаясь отгадать, о чем она думает. Он первым нарушил молчание:
– Почему ты это сделала?
Она прищурила глаза, горько усмехнулась.
– Если коротко - захотелось!
– с вызовом в голосе ответила она.
Он заглянул в зеркало заднего вида, которое специально развернул так, чтоб видеть ее глаза. Она по-прежнему смотрела на дорогу, глаза ее уже не светились, в них он увидел черную тоску и отчаяние. Придерживая руль левой рукой, благо дорога была прямой и почти пустынной, правой крепко обхватил ее за плечи и прижал к себе.
– Ты раскаиваешься?
Она повернула к нему лицо, заглянула в глаза и с отчаяньем сказала:
– Нет. В том-то и дело, что нет. Я - развратная сука. Трахаюсь с двумя мужиками и еще получаю от этого двойное удовольствие.
Вильдам не мог удержаться и захохотал, еще крепче ее к себе прижимая. Она же сначала надула губы, потом улыбнулась и тоже захохотала.
Когда они успокоились, Вильдам, еще изредка усмехаясь, спросил ее:
– Почему же ты решила, что ты...
– он замялся, - ...сука, да еще развратная.
– А как еще меня назвать? Нельзя любить двух мужчин сразу, это уже не любовь - это разврат.
Вильдам опять захохотал.
– Я думаю, разврат, - сказал он, успокоившись, - это, когда ты в постели с двумя одновременно. И то, если это никому не мешает, никого не обижает, пусть развлекаются - это их личное дело. Можно их не понимать, но осуждать... не стоит. Но ты говоришь о любви. Почему-то принято, что любить можно только одного мужчину или одну женщину. Я думаю, эти правила придумали монахи, которые вообще никого не любили. А сколько есть примеров того, как женщина разрывалась между двумя мужчинами. А сколько мужиков, живущих на две семьи! Но каждого из них все убеждают, что к одной женщине у него любовь, а к другой влечет только похоть.