Еще шла война
Шрифт:
Через минуту она вышла из купе и, поплотнее закрыв за собой дверь, сказала:
— Вот безобразие! Сколько уже с ним еду, а он ничего не ест и не спит.
— Здоров ли он? — поинтересовался Нырков.
— С курорта едет и чтоб нездоров! — даже удивилась она.
«Что же в самом деле со стариком?» — начал тревожиться Алексей. И, решив, что у почетного шахтера стряслось какое-то личное горе, проникся к нему сочувствием.
Не отрываясь от окна, студентка в раздумье говорила:
— Странный какой-то он… Спрашиваю: ведь вы с курорта домой едете, а такой невеселый… «Веселиться, — говорит, —
— И очень обидное? — осторожно поинтересовался Нырков.
— «Молодо-зелено», — вот что сказал. И даже к стенке отвернулся. Разве это не обидно?
Наморщив лоб, она с умоляющим выжиданием посмотрела на Ныркова.
— Обидно, конечно, — посочувствовал Алексей. Видимо, довольная ответом, девушка продолжала:
— Молодо-зелено… А ведь мне и в самом деле год до диплома. Сколько уже раз на практике была. И сейчас на практику еду.
— А на какую шахту едете? — спросил Нырков.
— В Ростов. Не в самый город, разумеется, в трест. А на какую шахту пошлют — на месте решится.
Она помолчала, видимо, залюбовавшись солнечным степным простором за окном, затем обернулась к Ныркову и сказала, опять повеселев:
— Хорошая пора — практика. А вы шахту знаете?
— Я забойщик. Восьмой год в шахте работаю.
Студентка задумалась.
— Не так уж и много, — заметила она. — Мой отец тридцать пять лет работает проходчиком.
Нырков снисходительно улыбнулся, подумав: «Бате, наверное, лет пятьдесят, если не более, а мне-то еще третий десяток не миновал».
Разговорились. Нырков сказал, что он тоже едет в Ростовскую область на шахту имени Ленина. Девушка даже зарделась от радости. Она слышала об этой шахте и будет настаивать в тресте, чтобы ее послали на практику только на шахту имени Ленина и ни на какую другую.
— Выходит, еще встретимся, — сказал Алексей.
Поезд вдруг затормозил, тряхнув вагон. Студентка невольно ухватилась за рукав Ныркова, но, как бы испугавшись, тотчас отняла руку.
— Станция Ясиноватая. Тут будем долго стоять, — сказала она и быстро пошла к выходу.
Алексей вошел в купе, взял кепку. Ему тоже хотелось выйти на перрон. Почетный шахтер все в той же позе лежал на полке.
— Чего стоим? — спросил он. — Из-под нависших сомкнутых бровей вопросительно и недовольно глядели маленькие колющие глаза. Нырков назвал станцию. Старик рассердился:
— И что это за станция такая — Ясиноватая! Всегда здесь стоят поезда по целому часу.
Он поднялся, поудобнее уселся.
— Садись. Горняк? — сказал он.
— Угадали.
— Вижу, забойщик, — убежденно сказал старик, все еще хмурясь, видимо, борясь со своими какими-то нелегкими мыслями, — по обличью угадываю: забойщик-крутовик. В какие края путь держишь?
Нырков положил фуражку на прежнее место, сел. Теперь, когда почетный шахтер сам начал разговор, как-то неловко было уходить.
— Что ж, это похвально: и отдохнешь, и водочки попьешь. А как на шахте идут дела? — внезапно спросил он.
— План по угледобыче перевыполняем.
— В таком случае — отдыхай! Раз на шахте хорошо, то на душе — простор.
Старик разгладил густые жесткие усы. Сощуренные светлые глаза его смотрели куда-то в угол купе. Алексей догадывался, что они ничего не видят перед собой, потушенные какой-то унылой мыслью.
— А вот нам отдых не положен, — сказал он и продолжал: — Ты вот послушай, какие, значит, дела: поехал я на курорт. Не хотел — уговорили. Двух недель не пробыл и, как видишь, повернул коловорот до ворот… Сказать, чтобы на курорте плохо было, этого не скажу. И весело, и харчей невпоед, и доктора, точно за малыми детьми, за всеми ходят…
Вдруг открылась дверь в купе, и в ней показалась студентка. Шахтер оборвал разговор. Заметив это, девушка быстро скрылась.
— Молодо-зелено, — через силу улыбнулся он, — а дивчина, видать, толковая и ко всему душевная… Слухай же, какие, значит, дела, — продолжал он свой рассказ: — Опостылел мне этот курорт. А началось все из-за газет. Принесут их, смотришь, про ту шахту доброе слово печатают, про другую, а про нашу «Каменку» — молчок. Будто и на свете нет ее. А третьего дня читаю «Правду» и чуть сердце не остановилось. Критикуют нашу «Каменку», ох как критикуют… А за что, спросишь? Бригадный метод рекордами заменили, вот за что, — досадливо поморщился он и умолк.
Поезд тронулся, и шахтер опять заговорил:
— Сказать тебе по правде, у нас на шахте этого бригадного метода и не было. Что-то вроде было, конечно, а так, чтобы по-настоящему применить его, как это, к слову сказать, на шахте «2-бис», — такого не было. А чего бы не занять опыт у «2-бис», съездить к ним или к себе лучшего их бригадира Ныркова пригласить, пусть поучит. Слухай же… Да разве человек отказал бы в такой помощи? Ведь общее дело делаем. С большой бы охотой приехал. Так нет же, мнутся…
Алексей улыбнулся.
— А ты не смейся, я вполне серьезно, — строго предупредил старик.
— Я просто так… Как вас по-батюшке?
— Кузьма Гаврилович, Полынь.
— Мне, Кузьма Гаврилович, даже неловко, что вы говорите такое обо мне.
Шахтер пытливо посмотрел на него, собирая морщины на высоком лбу.
— Да я про тебя еще ничего и не говорил. Первый раз в глаза вижу.
— Как же, все время обо мне да о нашей шахте.
— «2-бис» шахта добрая, и люди там хорошие. Ну так что же?
— А зовут-то меня Нырков, Алексей.
Кузьма Гаврилович даже отшатнулся, пораженный такой неожиданностью.
— Да ты что… правду говоришь? — изучающе пристально разглядывал он своего спутника.
Нырков, немного смущенный, молчал.
— Ну, молодец! Хвалю!.. — Он сгреб руку Алексея в свои огромные жесткие ладони и стал изо всех сил трясти ее, приговаривая:
— Хвалю… Молодец, Нырков…
А когда немного успокоился, спросил:
— Значит, к другу едешь? И к нам бы надо, сынок, приехать. Твой опыт нашей шахте позарез нужен. Может быть, на обратном пути заглянешь, а?