Ещё вчера…
Шрифт:
– А опять эта бумага! Хотите микроскопом гвозди забивать?
– Приходится, если вы не придумали ничего лучшего для нас, серых. Даже дохлую вакуумрамку наш товарищ изобрел, – беру быка за рога: мне некогда, и не хочется разводить с ними церемонии после безобразий с Андреевым.
– Как это? Откуда вы взяли? – аж приподнялись кандидаты. – Это, кажется, французы придумали!
– И этот француз называется майором Советской Армии Федченей, военным строителем! Притихшей "науке" рассказываю о недостатках рамки и преимуществах необычного – использование цветной дефектоскопии для контроля плотности, особенно – если с другой стороны к сварному шву не подобраться. При словах "цветная" все кандидаты напрягаются: это их территория, их хлеб с маслом, о тайных глубинах которых я, конечно, понятия не имею. Они надменно засыпают меня научными терминами: "пенетранты", "экстракция", "чувствительность
– Так это же изобретение! – не выдерживает самый Непосредственный работник передовой науки. Я скромно соглашаюсь с предыдущим оратором, добавляя, что сейчас мне нужна всего лишь справка о пригодности к использованию рацпредложения.
– Так давайте оформим вместе заявку на изобретение! – внезапно предлагает самый Дальновидный. – Трое наших – и вы, – смело очерчивает он круг доступа к грядущему пирогу. Мне очень не хочется опять наступать на грабли патентования, но если ученые товарищи желают, и сами оформят заявку…
– Наших – двое: Андреев и я, – поправляю "науку".
– Ну… рабочего… в заявку нового метода… – кисло тянут любители авторских свидетельств. Но я твердо стою на своем, и они, скрепя сердце, соглашаются подать заявку от имени пятерых.
Уношу из "Прометея", кроме вожделенной справки, также толстый том патентов Германии по капиллярным методам контроля. В течение двух недель я должен дать заключение, что хитроумные немцы за истекшие 50 лет ничего подобного нашему методу не придумали. Поиск по остальным девяти странам и составление заявки любезные соавторы принимают на свои натруженные плечи. Через две недели мы должны встретиться снова для подписания заявки.
Верный "союзническому долгу" я урываю время от плотного графика, чтобы разобраться с немцами и составить "бумагу" к условленному сроку. Успеваю. Звоню кандидатам, чтобы они заказали пропуск в свою уютную обитель.
– Вы знаете… вам можно не приезжать… мы уже подали заявку… нет, вас мы не включали…мы подумали, что… – заикается "соавтор" на другом конце провода.
Я кладу трубку, даже не выругавшись по-настоящему. Мне уже ясно, что именно подумало "жулье от науки", как его метко окрестил незабвенный дед Трочун. Ни мне, ни Васе Андрееву, не нужна волокита с авторским свидетельством. А лично мне, простому Заслуженному рационализатору РСФСР, даже лестно, что целых три кандидата наук могут сытно питаться крошками с моего стола. И времени, затраченного на чтение чужих патентов, совсем не жалко: я узнал от немецких "геноссен" много интересного о капиллярах, правда – в других областях…
И еще одна история о контроле сварки. Мы строим в Казахстане, Сибири и других местах старты для огромных межконтинентальных ракет. Она, родимая, высотой около 50 метров, прячется в "ямку", набитую прибамбасами и кабелями по самую завязку. "Ямку" глубиной 50 и диаметром около 10 метров от остальной планеты отделяет кольцо кладки из мощных ж/б тюбингов. Сверху на ямку по рельсам накатывается холмик, на котором могут расти деревья, если они растут вокруг.
Понятно, что при такой глубине ямы встреча с водой неизбежна, и мощный железобетонный стакан должен быть облицован изнутри водонепроницаемой металлической облицовкой (раньше мы собирали там резервуар из рулонных заготовок, который и служил опалубкой при бетонировании). Конструкторы "ямки" не были отягощены знаниями сварки, поэтому они сделали, "как лучше и быстрее": внутреннюю стенку каждого сегмента еще на заводе облицевали металлом. На монтаже следовало на щели между сегментами наложить внахлест горизонтальные и вертикальные стальные полосы и приварить их к металлу облицовки. Все очень просто и наглядно.
Вскоре в часть из "верхов" пришел сигнал: "сварщики тире плохие зпт сварка не держит тчк примите срочные меры по замене зпт усилению личного состава".
"На ковре" у начальника УМР я твердо заявляю, что менять никого не нужно: туда мы
– Надо вам ехать, Николай Трофимович: больше никто не разберется…
В тот же день вечером я отбыл на прямом поезде в Целиноград (бывший Актюбинск, ныне – Астана, столица Казахстана). Для "поддержки штанов" мне добавили моего приятеля Васю Марусенева, которому на тот момент просто нечего было делать. Впрочем, своей персоной он выполнял важную часть приказа: "усилить".
Все было бы очень мило, но меня подвела собственная температура: она была около 38 0С. Если бы не приказ, то я бы просто валялся в постели. За "прямизну" поезда тоже пришлось платить: до Целинограда он полз семь(!) суток, надолго замирая на забытых богом полустанках. В стареньком вагоне окна были со щелями, и я то дрожал от холода, то купался в липком поту от внутренней и внешней жары. Но все эти мелочи еще больше съежились, после первого "откушивания" Василь Василича. Бодрые песнопения "Не все Шапиро подчиняются моря!" в моей комнате, где командир части А. М. Шапиро был не только начальником, но и соседом, – теперь уже выглядели милой шалостью. В. В. Марусенев – нормальный немногословный мужик, теперь озверел надолго – на всю неделю: у проводника "было с собой", а у Васи – был полученный аванс.
Я уже удивлялся необычайно длительному подъему энергии у некоторых "малопьющих" (сколько ни пьют – все мало). Вася плотно прессинговал меня по всему пустому купе, не давая ни секунды передышки. Ему крайне важно было выяснить у меня тысячу вопросов, причем – сейчас и немедленно. Самый главный вопрос "Ты меня уважаешь???" дробился на множество доказательств, что я делаю это недостаточно эффективно. Высказываются и вероятные причины этого: а) зазнался; б) имею более высокое звание; в) забыл, как бывало раньше… в) брезгую. Последнее подозрение было самым грозным и применялось совместно с физическим воздействием – насильственным поворотом, когда я пытался отмолчаться или отвернуться. Поскольку разговоры продолжались семь суток, то отсутствие трупа в нашем купе можно объяснить только моей личной заботой об офицерских кадрах СА и ВМФ.
(Вася уже давно ушел в мир иной, а у его вдовы Зины, с которой недавно созвонился, – голос живой и бодрый… Неужели от этого?)
В Целинограде нас встречают два офицера на военном "козле". Слегка опережая собственное пыльное облако, мы несемся в палаточно-балочный городок километров за 10 от небольшого города – к майору Чуйко. Из разговоров начинаю понимать, что этот майор здесь главный, более того, – все говорят о нем с большим уважением, что бывает не так часто.
…Среди нескольких подполковников и других офицеров какой-то спокойной властностью при невысоком воинском звании выделялся их командир. Майор – человек лет 35 в сухопутной запыленной форме с загорелым до черноты лицом, на котором выделялись серые, слегка насмешливые глаза, которые быстро, но внимательно, "просканировали" наши военно-морские личности. Наверное, он уже знал и ждал нас, потому что все вопросы нашей дальнейшие жизни были решены в течение считанных секунд: размещение, питание, выделение машины и водителя. Каждое решение Чуйко двумя словами, как бы мимоходом, произносил тому офицеру, который его выполнял. У того молчаливый полупоклон головы заменял громоздкий ответ по уставу (и по кино):
– Так точно, товарищ майор. Все ваши указания понял, всё будет выполнено.
Поскольку все действительно выполнялось немедленно и в полном объеме, сразу начинаешь понимать, какая слаженная команда здесь работает, и как здесь ценят время – свое и чужое. И в центре порядка, не слишком частого на наших стройках, стояла фигура загадочного майора. Я давно уже осознал истину: "каков поп, таков и приход" и с интересом присматриваюсь к редкой разновидности строительного "попа". По стилю работы Чуйко очень напоминал Д. И. Френкеля, но тот был гораздо старше и отягощен полковничьими погонами…