Ещё вчера…
Шрифт:
Я знал, что через пару месяцев эксплуатации машина будет похожа на выжившую после Хиросимы, но сохранит свою работоспособность. Поэтому при постройке мы действовали соответственно: все прочно, надежно, "кувалдоустойчиво" (по современному – "вандалоустойчиво"), основное оборудование не должно поддаваться отвинчиванию и краже – "утаскиванию". Отделка – минимальная, никаких изысков, особенно с применением красивого пластика, который просто выдирается с корнями для солдатских поделок. Вместо гравированных на пластике табличек и надписей – надписи краской по трафарету. Короче: рабочая, простая и надежная машина.
Неожиданно в лаборатории появляется делегация из УМР. Корякин приводит с собой еще
– Все хорошо, все удобно, все продумано. Вот только отделка никуда не годится!
Пытаюсь доказать, что это мы делаем осознанно, что так надо. Но мне в ответ приоткрывают сверкающие дали: наша скромная рабочая лошадка будет показана на всеармейской выставке. Более того: наш главк наметил техническое перевооружение всех организаций с использованием различных передвижных средств, а мы и наша машина – лидеры в этих вопросах… Поэтому нам предлагается из нашего выносливого, но неуклюжего, верблюда вырастить грациозную и привлекательную зебру с разноцветными лентами, вплетенными в гриву. Собственный паспорт зебра должна держать в красивых зубах. И сроку нам на все метаморфозы – меньше месяца…
"Проникаюсь" сам, провожу собрание, чтобы вдохновить вверенный личный состав. Он тоже осознает и проникается. Времени маловато, начинаем без раскачки. Начало, как всегда, – заявка на недостающее оборудование, материалы, инструмент и все такое – с указанием срочности. "Красивую зебру" проще было бы сделать "с нуля", но нет свободного фургона. Приходится все демонтировать, заменять оборудование на новое, кабели – на блестящие, линолеум на полу и верстаках – на красивый. Несколько десятков больших и малых шильдиков (лейблов) нам гравирует "ЭРА" по спецсоглашению ("вы нам – мы вам"). Оцинковку кожухов делает 122 завод, хромирование всяких ручек – Гидромех. Для окраски используем автоэмали, которые тогда были только горячей сушки. И т. д., и т. п. Последние дни перед отправкой работаем уже часов по 12: никогда бы не подумал, что выставочный блеск требует столько труда…
В Москве к нашей машине, которая теперь называется "нормокомплект", пристегивают меня и прапора Сережу Савельева от главмеха. На территории учебного комбината разворачивается огромная выставка всяких строительно-монтажных "штучек-дрючек", среди которых наша выглядит как лебедь белая в стае ворон. Мы едва не превращаем ее опять в закопченного "трудолюбимого" лебедя: машина всем оказывается нужна. Без нее – как без рук, Только у нас все подключено и все действует: труборез, кислородная резка, шлифмашинка, компрессор, дрель, слесарные тиски, различные ключи и, главное, – сварка. Мы с Серегой с утра напяливаем комбинезоны и вкалываем для общего дела по черному, еле доползая к вечеру в гостиницу ЦДСА.
Туда ко мне в гости приходит С. С. Демченко, который теперь пенсионер и московский житель. Сергей Семенович выглядит глубоким стариком, но сохранил весь одесский шарм. Собираем походный стол, как бывало. От наших красочных воспоминаний, когда Демченко в лицах изображал Байдакова, Циглера, а я – самого Демченка и одессита-майора, бедный Серега Савельев уже и смеяться не мог – только тихонько повизгивал…
На конференции с участием маршала Соколова и двух десятков генералов я не был: находился при своем еле отмытом "лебеде". Маршал и генералы шумным стадом пробежали возле машины. Один дотошный поднялся внутрь и потрогал рукой что-то блестящее.
Идеи, овладевшие умами широких генеральских слоев, станут материальной силой, непосредственно повлиявшей на мою судьбу, спустя несколько лет…
А вот пустячок, который имел широчайший
– Коля, разберись, что с ним, – по-свойски скидывал мне ВИ очередное устройство, которое за версту кричало, что оно безнадежно и окончательно "сжечено". После нескольких случаев мне стало жалко безответных инструментов, и я начал "вникать", затребовав еще не "сжеченные" устройства и легендарную приставку. Приставка имела два положения "большой" и "малый" двигатели. Насколько они "большие" и "малые" – информации не было. Боря Мокров передал мне формулы для расчета конденсаторов в зависимости от тока двигателя и устройства его обмоток: звездой или треугольником. Формулы плохо стыковались с суровой действительностью…
Почти месяц я пытался изобрести устройство, которое автоматически бы включало и выключало требующиеся конденсаторы. Вскоре понял, что для этого придется сооружать шкаф, набитый электроникой. И еще уразумел, что каждый трехфазный двигатель – сугубо "индивидуальная личность", и к нему нужен такой же подход. И что для пуска и работы движка избыток емкости так же вреден, как и ее недостаток. А вот их "достаточность" я научился определять по необычно подключенному обычному вольтметру. Осталось разработать схему, когда 400 мкф емкости могли бы "квантоваться" всего через 5 мкф. Это уже чистая арифметика из средней школы: всего-то нужны несколько включателей. Еще пара пустяков, например, – разряд случайного заряда на больших конденсаторах и устройство реверса. Полученное устройство стало называться "универсальный расщепитель фаз УРФ 3-220". Расщепитель позволял любым трехфазным двигателям мощностью от 0,05 до 3 квт длительно работать от однофазной сети 220 вольт, практически без потери мощности. В этот диапазон входит весь ручной электроинструмент и различные деревообрабатывающие станки.
И расщепителей и станков я собственными руками изготовил по несколько десятков штук – для себя, друзей и разных заказчиков. Но это было уже позже, когда из класса начальников я выпал в исходное состояние – в класс рабочих…
Ничего, я им создам уют -
Живо он квартиру обменяет.
У них денег куры не клюют,
А у нас – на водку не хватает.
Жаркие битвы за собственную крышу над головой горячей осенью 1956 года ушли в историю.
Получения законного ордера на две комнаты на Краснопутиловской укрепили мое сознание в том, что все наши жилищные проблемы уже решены навсегда: мы на троих имели около 40 "квадратов" в очень приличной "сталинской" трехкомнатной коммуналке – предел мечтаний многих в тогдашнем Ленинграде. Вот только соседи Уткины, которые тоже на трех человек получили в этой же квартире меньше 20 м 2, не могли спокойно перенести чужое жилищное счастье. Наша коммуналка немедленно превратилась в поле боя…