Ещё вчера…
Шрифт:
По студенческим преданиям этой веревочкой был обыкновенный "батіг" – короткий кнут для поощрения лошади ее водителем. Якобы сразу после войны Кореняка приезжал в институт на повозке, распрягал лошадь и. стреножив ее, отпускал с миром в институтские клумбы, а "батіг" использовал как циркуль. Фольклор – трудно проверить. Таинственную веревочку – циркуль – тоже невозможно исследовать: Кореняка сразу прячет ее в карман.
Когда все необходимые окружности на доске нарисованы, Кореняка разворачивается и, не поднимая глаз, довольно отчетливо начинает бубнить "материал" о высших и низших кинематических парах и шарнирных механизмах. Мы скрипим перьями, записывая идеи и рисуя эскизы. Вдруг в тишине аудитории раздается вопрос:
– Какие еще "ниЩие пары"?
– Не нищие пары, а низшие пары, – бурчит с амвона Кореняка, продолжая лекцию. В его произношении "нищие" и "низшие" – звучат совершенно одинаково.
В конце лекции – ответы на вопросы, заданные в записках.
– Тут
У нас масса лабораторных занятий и курсовых проектов по общеинженерным дисциплинам, по которым надо писать и чертить отчеты, рефераты, эскизы, переводить с иностранного "тысячи" технического текста. Химия, металловедение, обработка металлов резанием, литейное дело, техническое рисование, техника безопасности, организация производства, – всего и не упомнишь. Особенно большие затраты времени на занятиях по военному делу и основной специальности – сварке, о которых я надеюсь еще написать. А еще ведь есть хобби, самодеятельность, кино, книги, баня, праздники, общественные нагрузки и еще тысяча дел "не учтенных ценником", как пишут в финансовых расчетах. Рабочий день и значительная часть ночи заполнены до краев. Но мы молоды, сил у нас – не меряно. Кроме того, мы уже умеем работать быстро и продуктивно. Возможно, сейчас уже выветрилось умение титровать химические растворы, но осталось знание, что это можно сделать, осталось умение справляться с огромным количеством неотложных и разнообразных дел. Учили нас хорошо, – и качеством, и количеством. Количеством – также закаляли…
Что касается количества, то нельзя забыть еще об основах марксизма-ленинизма. Эта дисциплина, – как священная корова, огромные аппетиты которой были вне критики, пожирала наше время без всякой меры. Который уже раз мы конспектировали "первоисточники", который раз – "Краткий курс истории ВКП(б)". Бесконечные рефераты, коллоквиумы, разборки на всех уровнях отстающих и прогулявших, – эта суета должна была из нас воспитать чрезвычайно стойких борцов за дело партии. К счастью, большинство наших преподавателей ОМЛ были людьми весьма образованными, поэтому на лекциях мы узнавали массу интересных подробностей "не для печати". Особенно нам нравились живые и насыщенные лекции Беникова. Почему-то его от нас забрали (убрали?) и вместо него лекции стал читать некий товарищ Барсук, человек то ли ограниченный, то ли зажатый своей собственной "идеологической выдержанностью". Народ откровенно зевал на его пресной размеренной лекции, кляня себя за то, что не прихватил на двухчасовую скуку интересную книгу, или хотя бы завтрашний отчет по лабораторной работе.
Перед концом лекции на стол лектору легли несколько десятков бумажек, – вопросов в письменном виде. Лектор оживился, глядя на нашу активность. Когда же он начал читать вопросы, его толстомясое лицо все удлинялось, а курчавые рыжие волосы – выпрямлялись, – все вопросы были на одну тему: куда ушел Беников, когда вернется Беников, почему от нас забрали Беникова. Вспотевший лектор зачитывал однообразные записки, страдая и пытаясь хоть что-нибудь ответить каждому. Под конец чтения записок он, чуть не плача, только мог произносить: "О Беникове я уже сказал", "Я уже говорил, что неизвестно, когда вернется Беников…". И вдруг он ожил, читая последнюю записку: "Когда у нас будет читать лекции товарищ Барсук?". Бесконечно умиленный вопросом, со слезами на глазах, он поднялся на кафедру, приложил руки к груди и проникновенно произнес: "Я – БАРСУК!!!"
Овладевшая обществом буйная "ржачка" выработала в наших организмах столько витаминов, что вред от унылых лекций тов. Барсука был нейтрализован на семестр вперед…
Позже лекции по ОМЛ нам стал читать статный бывший офицер (а может быть, – даже генерал) без одной руки. Он часто обращался к повседневной реальности нашего бытия, и его высказывания были непривычно резки для наших напуганных ушей. В частности, он получил жилье в одном из новых домов, выстроенных на высокой стороне Крещатика напротив Прорезной улицы, то есть – в самом престижном месте украинской столицы. Стиль архитектуры этих домов я не могу определить: ранее не видел ничего подобного. По внешнему виду они больше всего напоминали несколько тортов кремового цвета с розочками и башенками из красноватой керамики, обильно налепленных на арках, выступающих частях фасада и лицевой части крыши. Сатирический журнал "Перец" откликнулся картинкой пана Возного из "Наталки Полтавки", который, задрав голову, удивленно рассматривает новые дома и произносит хорошо известный мне монолог: "Ежелі б я імєл столько язиков, скільки артікулов у Статуті, или скільки запятих в Магдебургськім Праві, то і сих не довліло би на восхваленіє ліпоти твоєї…". Тем не менее, это была всенародная стройка: Крещатик после войны отстраивала вся Украина. Наш доблестный Павло Тычина по этому поводу разразился целой поэмой: "Ой, сестричко, любий братику, попрацюємо на Хрещатику!". Вот в таком прославленном доме получил жилье
Военные люди защищают отечество
Сократ справедливо называет бегущего воина трусом
Если хочешь быть красивым, поступи в гусары
Нас, студентов КПИ, не призывают на срочную военную службу. За время учебы в институте механики, сварщики и студенты еще некоторых факультетов должны стать младшими инженер-лейтенантами автотракторной службы. Особые специальности у радистов и химиков: их должны глубоко засекретить. Мы будем в запасе, пока наша жизнь не понадобится Родине. Тогда нас оденут в шинели, дадут красивые фуражки и бросят в бой. Туда мы будем ехать на автомобиле, на котором будет масса полезных вещей: патроны, снаряды и гранаты. Еще мы будем тащить полевые кухни, свято чтя завет Швейка, что главное в бою – не отрываться от полковой кухни.
В ожидании этих времен мы изучаем автомобиль и Правила Уличного движения (ПУД). Эти ПУДы были различными для Киева и Киевской области, для Ленинграда и области и т. д. Автомобилизация тогда еще не приобрела такого угрожающего всему живому характера, машин было мало, и ездили они недалеко. Например, вспоминаю часто нашего майора Смирнова, который обучал нас этому ПУДу (ПУДе? ПУДам?). Когда к нерегулируемому перекрестку подъезжают одновременно две машины, – разъясняет майор, – то первой проезжает машина, которая не имеет помех справа. В вопросах мы усложняем ситуацию: одновременно подъезжают три машины. Майор недовольно морщится, но разруливает и эту небывалую ситуацию. "Ну, а если четыре машины?", – не унимаемся мы. "Не занимайтесь схоластикой!", – величественно прекращает вопросы наш майор.
(Что бы сказал бравый майор, увидев перекресток, где с четырех сторон, в несколько рядов, – в том числе – по тротуарам, одновременно подъезжают сотни машин? Перекресток просто парализуется; если даже светофор работает, то подчиняться ему – глубоко бесполезное занятие: двинуться просто некуда).
Водить автомобиль мы учимся на стареньком грузовичке – "полуторке" ГАЗ-ММ по обледенелым и узким дорогам пригородов, которые совсем рядом с нашими общежитиями. Коробка передач этого чуда техники не имеет никаких буржуазных синхронизаторов и требует к себе прямо таки королевского обращения. Если тонкими приемами "задержка", "перегазовка", "двойная перегазовка" не удается сравнять скорости соединяемых внутри коробки шестеренок, то они отвечают ужасным скрежетом. Примерно такими же звуками реагирует инструктор. При попытке водителя увеличить скорость, движок отвечает детонационным клекотом; инструктор яростно вопит: "Газ!". Этот крик требует вовсе не добавления газа и прорыва в гиперзвук, а совсем наоборот – уменьшения газа. Тогда клекот детонации в двигателе переходит в обычное натужное урчание. Иногда комментарии инструктора нестандартны: "Куда прешь??? Надень очки!!!". Только однажды инструктор после этого был крайне удивлен: Леня Хлавнович действительно добыл в кармане и надел очки…
В результате обучения в марте 1953 года нам выдают довольно бесполезное удостоверение "шофера – аматора" (любителя) с двумя талонами предупреждений. "Аматор" не имеет права водить тяжелые грузовики и тягачи, которыми мы должны командовать на войне. Серенькую книжечку я вожу с собой, как память о студенческой молодости. Неожиданно в 1959 году она стает для меня главным документом: мы приобрели свой автомобиль! Года через три у меня в Ленинграде изымают первый талон предупреждений, иссеченный компостерами гаишников, как автоматной очередью, за многочисленные нарушения. Об этом торжественно сообщают Киевской ГАИ. Я думаю, они там все попадали от удивления моей десятилетней стойкостью…
Все военно-автомобильные страдания были потом – после четвертого курса института; здесь я их привел, чтобы были понятными наши маневры "до того". После второго курса нам предстояло сначала усвоить нелегкую науку пехотного сержанта.
В одно прекрасное утро после второго курса несколько сотен студентов загрузились в теплушки. Спустя несколько часов мы оказались на танкодроме, находящемся, как нам объяснили, недалеко от Белой Церкви. Обширное песчаное пространство, изрытое окопами и гусеницами, содержало также заросли кустов и небольшие рощицы. Безымянная речушка протекала в километре от нашего "бивака". Вдоль линейки построения стоял ряд палаток. Была жара, поэтому стенки палаток были свернуты. Палатка в таком виде – просто квадратный гриб цвета хаки, ножка которого вырастает в квадратной же ямке. Площадь ямки – наша жилплощадь. Вокруг центра по периметру ямки устроена обшитая досками ступенька шириной около двух метров и глубиной от поверхности земли около полуметра. Это наше ложе. С одной стороны ложе прорезано ступеньками лестницы, соединяющей ямку жилплощади с поверхностью земли. Капитальными сооружениями в нашем городке были штаб, туалет и столовая.