Есенин и Айседора Дункан
Шрифт:
Глава 24
Навстречу любви…
Весть о смерти Есенина Дункан получила в Париже. Она обратилась в газеты с письмом: «Известие о трагической смерти Есенина причинило мне глубочайшую боль. У него была молодость, красота, гений.
Неудовлетворенный всеми этими дарами, его дерзкий дух стремился к недостижимому, и он желал, чтобы филистимляне пали пред ним ниц. Он уничтожил свое юное и прекрасное тело, но дух его вечно будет жить в душе русского народа и в душе всех, кто любит поэтов.
Я категорически
Дункан очень тяжело переживала смерть поэта. Своей приемной дочери Ирме она написала: «Я рыдала о нем много долгих часов, сколько могла… Сейчас у меня полоса сплошных страданий и невзгод, поэтому меня часто посещает искушение последовать его примеру. Только я уйду в море».
После разрыва с Есениным Дункан продолжала гастролировать по советской России. В начале 1924 года она выступила в Киеве и Харькове, затем последовало турне по Волге и Туркестану. Последнее ее выступление вместе с учениками состоялось в конце сентября в Большом театре, куда были приглашены 4 тысячи пионеров и школьников. На концерте присутствовали и вожди большевистской партии. 30 сентября 1924 года Дункан уже была на борту самолета, летевшего в Кенигсберг.
Слава Дункан меркла. Она уже не могла выступать как раньше, а ее образ жизни и бесконечные траты на выпивку привели ее в плачевное состояние. Сама он писала: «Я вишу на конце веревки… Я готова продать любовные письма, адресованные мне, – это все, что у меня осталось, – у меня их не меньше тысячи».
После смерти Есенина Дункан была признана судом единственной женой поэта, поскольку официального развода не последовало, и поэт женился на Толстой, будучи неразведенным. Дункан, как жене поэта, принадлежало право его наследства, которое благодаря огромным переизданиям его книг в последний год, достигло 300–400 тысяч франков. Наследственная тяжба длилась около двух лет. Свои права отстаивала и вторая жена Есенина Зинаида Райх. В ноябре 1926 года Дункан получила из Москвы извещение на получение денег, но, несмотря на то, что она сильно нуждалась, а ее дом в Нью-Йорке из-за долгов был выставлен на продажу, она отказалась от наследства в пользу родных поэта: матери и сестер, сказав: «Отвезите их его матери и сестрам. Им они нужнее, чем мне».
Вскоре Дункан переехала в Ниццу и там же в последний раз выступила публично. В тот вечер она танцевала только немецкую музыку: незаконченную симфонию Шуберта, траурный марш из «Гибели богов» и в заключение «Смерть Изольды».
На вечере она встретилась с молодым русским пианистом Виктором Серовым. Он стал ее последней любовью. Серов был моложе Айседоры на 15 лет. Она ревновала его также, как и когда-то Есенина. Как-то вечером Серов прямо на ее глаза исчез в отеле под руку с женщиной. Дункан напрасно кричала ему вслед, что
Тогда она пошла к морю. С развевающимся шарфом на шее она вошла в воду. Подняв руки вверх, словно в приветствии своей смерти, она погружалась в море все глубже и глубже. Ее случайно заметил с берега английский офицер, который и вытащил полубезумную от отчаяния танцовщицу. Придя в себя, она обвела взглядом целую толпу собравшихся зевак и горько усмехнулась: «Не правда ли, какая прекрасная сцена для фильма?!».
14 сентября 1927 года через год и девять месяцев после смерти Есенина Дункан обедала в обществе своей давней подруги Мэри Дести и русского кинематографиста Ивана Николенко. На ней был длинный пурпурный шарф с вытканными солнечной птицей и лазоревыми цветами. Уходя из отеля на ужин с друзьями, Дункан оставила записку своему тогдашнему любовнику Бенуа Фалькетто, владельцу гаража «Гельвеция» в Ницце и разъезжавшем на очень популярном в то время во Франции двухместном спортивном автомобиле Amilcar CGSS.
За обедом Дести внезапно почувствовала себя плохо, и Дункан с Николенко пришлось ее увести. Когда они переходили улицу к отелю, Мэри почувствовала вдруг что-то неладное и пыталась отговорить Айседору от поездок этим вечером. Но Дункан ответила ей: «Даже если бы я знала, что это станет моей последней поездкой, то велела бы гнать во весь опор! Я снова влюблена!».
Когда к отелю подъехал Фалькетто на своем Amilcar, Дункан спустилась вниз. Мэри выбежала за ней, умоляя ее надеть шаль или плащ, так как на улице холодало, а Айседора была в платье с открытыми плечами. Но Дункан отказалась, отшучиваясь, что вполне достаточно и шарфа. Мэри, все еще терзаемая странными предчувствиями, обратилась к Фалькетто: «Вы не понимаете, какую великую личность везете сегодня вечером. Умоляю вас, будьте осторожней…». Айседора с улыбкой обмотала шарф вокруг шеи, поцеловала подругу и воскликнула – «Прощайте друзья мои, я иду навстречу любви!».
Мэри еще не успела отойти, как вдруг заметила, что бахрома шарфа Айседоры тянется по земле. Она закричала: «Айседора, твоя шаль, твоя шаль!». Машина внезапно резко затормозила и остановилась. Мэри услышала пронзительный крик Фалькетто: «Я убил Мадонну, я убил Мадонну!». Подбежав, Мэри увидела, что голова Айседоры свешивается через борт, накрепко стянутая шарфом.
Шарф Дункан намотался на заднее колесо, и голова Айседоры ударилась о борт, лицо разбилось и было зажато, как в тисках. Первый же оборот колеса сломал ей шею, повредив яремную вену и убив на месте. Она даже не успела ничего понять. Вот уж воистину: одна душа на двоих…
Чтобы забрать тело Дункан в морг, пришлось разрезать ее шарф ножницами. Собравшаяся толпа зевак набросилась на шарф и растерзала его на клочки – есть поверье, что веревка повешенного приносит счастье и долгую жизнь.
На похоронах Айседоры, как она и просила раньше, исполнили «Арию» Баха.