Есенин
Шрифт:
Публика разразилась бурными аплодисментами и долго не
После выступления, сидя за одним столиком с Алексеем Толстым и Кусиковым, который тоже принимал участие в вечере, он, как всегда в последнее время, много пил. Заплетающимся языком Есенин пытался им что-то сказать важное — о поэзии, о поэтах.
— Я… я вижу, вы свободные и писать можете все, что хотите… А я… я не могу здесь писать! Не могу, и все тут! За все время — десяток стихотворений!! Мне бы домой, в Россию… И-э-х, ма-а-а… да что там! — Крупные слезы покатились из синих глаз. Он взял полный стакан водки и, горько улыбнувшись, выпил залпом, как воду. И в том, как взял, как пил и как поставил, было что-то безутешное!
И так повелось: после выступления — пьяные застолья ночи напролет, разбитые зеркала, поломанная мебель. А то и просто собиралась многочисленная компания есенинских приятелей — поэты-эмигранты, художники, музыканты, неизменный Кусиков с гитарой, и все они развеселой гурьбой набивались в его номер… Заканчивалось все тем, что Есенин начинал буянить и колотить все вокруг.
С каждым днем жизнь Дункан и Есенина становилась все невыносимей. Айседора ревновала мужа ко всякому и ко всякой.
— Ты — кобель! — возмущенно говорила она Есенину, не обращая внимания на присутствующих.
— А ты сука! — парировал Есенин брезгливо.
Мери Детси, с первого дня знакомства возненавидевшая Есенина, с ужасом взирала на все происходящее, но до поры до времени молчала. Но однажды Мери не выдержала и расплакалась. Она подошла к Айседоре, нежно обняла ее и сказала:
— Дорогая моя, так жить больше нельзя! Неужели ты этого не понимаешь? Посмотри, на кого ты стала похожа?!
— Мери, мне так плохо!! — закрыв лицо руками, простонала Дункан.
— Успокойся, ведь я с тобой рядом и никогда тебя не брошу! — заговорила Мери, взволнованно всхлипывая. — Но мне больно смотреть, как ты губишь себя. Твоя безумная любовь к Есенину в конце концов убьет тебя! А твой талант, брошенный к ногам этого пьяницы? Это преступление!
Детси вытерла набежавшие слезы и сказала решительно:
— Самый лучший выход из этого тупика — это вернуться в Париж и начать вновь работать, а работа вылечит тебя от любой болезни, в том числе и от сердечной.
Дункан молчала. Она чувствовала, что Детси абсолютно права, но Есенин?.. Что с ним будет? Без нее он погибнет!! Мери понимала, какие сомнения терзают Айседору, но, собрав свою волю в кулак, твердо заявила:
— Ты должна решиться — или загубить себя и свой талант, или…
Айседора вздрогнула и с надеждой посмотрела на подругу, но та закончила совсем жестко:
— Ты должна оставить Есенина! Должна оставить Есенина!
— Никогда!!! Никогда я не сделаю
Несмотря на недомогание и поднявшуюся температуру, она вскочила с дивана и босиком заходила по комнате.
— Я сама во всем виновата! Ведь это я захотела показать ему весь мир: Европу, Америку. Это из-за меня он уехал из России! И теперь пьет, потому что не может писать стихи, творить без Родины!!!
Детси испугалась такого эмоционального всплеска Айседоры. Она лихорадочно стала искать выход.
— Сядь, Айседора! Ты можешь простудиться!.. Мне кажется, есть еще один вариант.
Она вышла в прихожую и, взяв там свою сумочку, вернулась, на ходу отыскивая в ней телеграмму.
— Утром на твое имя из Москвы пришла телеграмма, вот, — Мери протянула Айседоре сложенный бланк.
Усевшись на диван, Айседора быстро пробежала взглядом сообщение: лицо ее оживилось, глаза впервые за последнее время загорелись надеждой:
— Мери! Это от Шнейдера! Он пишет, что меня помнят в Москве и что я очень нужна моей школе! Представляешь! Ему удалось организовать на московском стадионе занятия с пятьюстами детьми! Это то, о чем я так долго мечтала! Судьба наконец сжалилась надо мной! Я еду в Россию!.. Теперь уже навсегда!
Ее фантазия рисовала радужные картины: она вернется в особняк на Пречистенке, и Есенин, обретя наконец свою любимую Россию, окруженный ее материнской заботой, будет писать свои гениальные стихи. А сама она с тысячью своих учениц будет танцевать на огромных стадионах для простого народа, и, конечно, на всех выступлениях в первом ряду любоваться ею будет ее Серьеженька, без которого она не мыслит своей жизни. Голос Детси вернул ее из мира грез на грешную землю:
— Айседора, что же ты решила?
Дункан понимала, какого ответа она от нее ждет, и, чтобы не расстраивать близкую подругу, сделала вид, что согласилась:
— Ты открыла мне глаза, Мери. Так продолжаться больше не может. Но я должна отвезти Сергея на Родину. Я верну Есенина его России, и на этом наши отношения закончатся.
Детси не поверила ни одному ее слову. Она видела, насколько глубоко и болезненно любила Айседора своего молодого мужа, и понимала, что с такой легкостью обещанное расставание с Есениным — всего лишь наивное лукавство. Мери понимающе покачала головой:
— Очень хорошо, Айседора, но на какие средства ты собираешься отправиться в Москву? Тебе Зингер дал денег?
Дункан от его упоминания передернуло.
— Зингер слизняк и негодяй! — сказала она с отвращением. — Больше никогда не упоминай мне о нем!.. Я… я продам свой дом в Париже!..
— Но это твой последний дом, Айседора, — запротестовала подруга.
— Хриен з ним! — отчаянно махнула рукой Айседора, подражая Есенину. — А может, сдам в аренду… Мебель — это тоже деньги!.. И кроме того, мои два выступления двадцать седьмого мая и третьего июня в Париже — это тоже доход… Что скажешь?