Эскамбрай
Шрифт:
Иджебу вырезал сердце быка и, зайдя с ним по грудь в воду, отпустил.
Остальные, окунув руки в окровавленные внутренности, полоскали их в море, образовав бурую муть. Иджебу читал молитву, ту, что скорей могла быть услышанной, чем каноническая, потому что исходила
Отец ветров и течений, Олокун, экуэ-ямба-о!
Прости, что не умею говорить с тобой,
Прости, что забыл тебя, отче,
На чужбине,
Прими нашу жертву, Олокун, экуэ-ямба-о!
Пропусти нас через синюю пропасть,
Пропусти, экуэ-ямба-о!
Пропусти нас к домам, нда,
К нашим оставленным очагам,
Экуэ-ямба-о,
К нашим забытым женам,
К нашим выросшим детям,
К духам наших предков, нда,
Экуэ-ямба-о.
И снова грянули четыре витые раковины; и когда они затихли, то ли послышался, то ли почудился всем - отзвук этого гула в стороне, противоположной той, куда уходило солнце. Может, это было эхо, но это был ответ. Раковины Олокуна трубили в душах, хрипло пели о свободе и родине.
Без единого звука толпа негров поднялась на корабль.
Мы стояли поодаль, пропуская всех.
Вот наступило то, чего мы ждали со страхом и болью: расставание.
Каники стоял, крепко уперев в песок ноги в альпарагатах - словно его на твердом берегу донимала качка. Не было и тени привычной усмешки на лице, словно вырезанном из черного эбена.
Идах плакал, обнимая его, и просил, и упрашивал в последний раз:
– Брат, может быть, ты все же поедешь
– Прощай, мой брат, - сказал Факундо, - по голосу я поняла, что слезы душили его.
– У меня не было брата, и ты им стал. Прощай, мой брат!
– Прощай, мой брат, - сказала я, и словно колья застревали в груди, мешая говорить.
– У меня есть братья на этой земле, но не было лучше брата.
Захрустел песок на прибрежной полосе: кто-то приближался сзади. Это был Кандонго.
– Вы скоро? Что это с вами? Шевелись, эй, Каники! Без вас мы не отплывем.
– Я остаюсь, - сказал Каники.
– Ах, раздери меня семь чертей... Я остаюсь с тобой, если позволишь.
Каники посмотрел на красавца портняжку и впервые улыбнулся.
– Ну что ж, если не шутишь, - сказал он.
– Мы креолы, чего мы не видали в Африке? Кроме разве что вот их... Прощайте и знайте, что я люблю вас, пока жив.
– Прощай, - сказал Пипо, - я буду с честью носить имя, которое ты мне дал.
Прощай! Прощай! Это слово звенело в ушах, и пятки словно прирастали к земле, словно не впереди, а позади сиял призрак дома с золотыми ставнями. Я не помню, как поднялась на корабль. То ли я плакала, то ли была сама не своя? Загремели якорные цепи, заскрипели снасти, корабль дрогнул, как живой. На берегу хлопнул ружейный выстрел. В ответ я разрядила оба ствола Лепажа. Это было последнее приветствие названому брату.