«Если», 2002 № 04
Шрифт:
Дизайн возник без всяких стараний хозяина, сам собой. Дальних углов Вовчик не касался, там громоздилась всякая дрянь, а посередке свисали со стропил тросики, к ним чуть ли не бельевыми прищепками крепились плакаты. Это были кошмарные плакаты, какие раньше учителя приносили на уроки — с нервной системой, с кровеносной системой, еще с какими-то синими и красными трубочками, пронизывающими реалистически выписанное разрезанное свежее мясо. Целый угол был отведен под рабочее место — с неплохим «пентюхом», со всей периферией. И еще был стол
Пока я разглядывал эту дикость, Фоменко здоровался с хозяином. Который, кстати, довольно неохотно поднялся ради нас с большого дивана.
Хозяин Вовчик оказался здоровым дядькой с широкой физиономией, с квадратным подбородком, а на лбу лежали, как приклеенные, четыре зачесанные справа налево светлые пряди. На кабинетного ученого он был похож примерно так же, как новенький красный «мерс» — на древнюю зеленую лягушку. Похож он был на одного французского киноактера из очень старых видиков, тоже такой мясистый питекантроп, вот только вспомнить бы, как того деда звали…
В этом самом доме он недавно приобрел чуть ли не этаж и сделал невероятную квартиру, в которой хозяйничала жена с родней. А самому ему больше полюбился чердак, который он тоже приобрел почти за бесценок.
Леша сразу оказался за компьютером и заработал с такой скоростью, что я остолбенел: все на экране мелькало в безумном темпе, и он ведь не притворялся, будто понимает в этих разноцветных овалах и параболах, он действительно понимал! И наслаждался работой так, как нормальный человек наслаждается дорогим коньяком.
Я не мог называть Вовчиком человека на десять лет старше, да и от него немного уважения не помешало бы. Поэтому я представился официально и даже назвал свою должность в агентстве — ведь я еще не уволился.
— Володя, безработный, — сказал в ответ он и потряс мою руку.
Зная, что ему принадлежит и прекрасная квартира в доме, и этот чердак, я изобразил удивление.
— Надоело вкалывать! — откровенно признался он. — Я свое отработал, пускай теперь на меня другие горбатятся. У меня знаешь, сколько кредиток, мастер-карт и всяких там золотых карт? Я могу по всей Европе целый год ездить без копейки в кармане, я посчитал! Там же на каждом углу банкоматы, сунул-вынул, сунул-вынул!
Вовчик расхохотался.
— У него ресторан и два кафе, — тихо объяснил Фоменко. — А начинал с бармена.
— Ага, с бармена, представляешь?! — Вовчик в этот миг и сам был удивлен своими достижениями. — Дела я наладил, теперь все само крутится, а мне есть чем заняться. Я тут лежу, думаю и уже много чего придумал. А лежу потому, что на всю жизнь настоялся. Я, Вить, десять лет барменом за стойкой проторчал.
Спрашивать, как произошел скачок из барменов в миллионеры, я не стал.
— Хорошо вы тут устроились.
— Действующая модель мироздания, — скромно отвечал хозяин.
Очевидно, Фоменко ждал вопроса и предвидел ответ. Он смотрел на меня с интересом — ну-ка, чем я отвечу на подобный маразм? Хватит у меня мужества и интеллекта дослушать до конца?
— Включить? — безмятежно спросил Вовчик.
Я опять вспомнил французского актера, опять напряг мозги — и опять имя куда-то проскользнуло и спряталось.
— Попозже.
— Хорошо. Так вот, Аркан сказал, что тебе нужно про мою теорию времени и пространства… Садись, я все сейчас быстренько объясню!
Я сел. Хорошо, что на диван. Мог и мимо.
— Вот ученые пишут, пишут, нагородят такого, что без поллитры не поймешь, а я сел как-то и по-простому все придумал, — сказал, шлепаясь рядом, бывший бармен. — Хотя — нет! Я одну статью в газете прочитал, она меня надоумила. Знаешь, в субботнем приложении, в «Прогрессоре». Смысл был такой: мы думаем, будто есть только три измерения, длина, ширина и высота, а четвертое — время; так вот один ученый высчитал, что у времени тоже есть несколько измерений, и тоже вроде бы четыре. Я прочитал и стал воображать — как это?..
Я угукнул. Тут четвертое измерение непонятно как вообразить, а этот красавец за стойкой представлял себе пятое и шестое!
— И я начал их рисовать.
— А посмотреть можно?
— Сейчас!
Он полез в стопку распечаток и вытащил действительно странную картину.
— Это мне сын сделал, — объяснил бывший бармен. — Олежке шестнадцать, от компьютера за уши не оттянешь, и когда я его попросил, он даже обрадовался! Ну вот. Это — пространство.
Пространство, на мой взгляд, выглядело, как рулон обоев, который сам собой начал разворачиваться.
— Я для простоты представил пространство двухмерным, — объяснил изобретатель. — Вот тут, скажем, наша Солнечная система…
Он показал пятнышко.
— Очень похожа, — согласился я.
— Можно вывести на монитор с максимальным увеличением!
— Не надо!
Обменявшись этими воплями (его — восторженный, мой — исполненный ужаса), мы продолжали изучать теорию времени и пространства, разработанную бывшим барменом.
— Сперва был Большой Взрыв — слыхал про такой?
— Слышал.
— До Большого Взрыва не было ни времени, ни пространства, а потом они появились, — уверенно сообщил он. Информация была, надо полагать, тоже из «Прогрессора».
— И про это слышал.
— А ты вот о чем подумай. Пространство — оно стабильно, ни прибавить, ни убавить, оно замкнуто на себя. Если где-то отнимется, в другом месте столько же прибавится. Пространству дай волю — оно будет сидеть на месте, как валун при дороге, и никуда не двинется. Ну разве что энтропия… — с явным огорчением и чувством неловкости за ленивое пространство сказал бывший бармен.