«Если», 2002 № 04
Шрифт:
Но назвать это беспардонным враньем тоже было невозможно — Витька полагал, что, добравшись до ноутбука, он выкопал бы текстовые файлы с донесениями Фоменко и со всякими историческими сведениями. Это добро в ноутбуке имелось — он сквозь дрему слышал, как Лешка грузил Машку странными историями.
— Во всяком случае, я бы уточнил кое-что насчет марсельской петли…
Это уже было почти правдой: о Марселе Витька краем уха слышал.
— Он мне говорил про Марсель, но я не знал, бредит он или это правда, — сказал Феликс. — Сам понимаешь — и раны инфицированные, и это…
— Давай! — немедленно согласился Витька. — Про Марсель я знаю, что там был прокол между восемнадцатым и прошлым веком.
— С тех пор одну я, братцы, имею в жизни цель — ах, как бы наконец добраться в этот сказочный Марсель! — неожиданно пропел
Феликс. Трудно сказать, что больше поразило Витьку — мистическая уместность давней блатной песни, пасмурная рожа исполнителя или его залихватская удаль, которая сверкнула в куплете и тут же растаяла.
— А Лешка что говорил?
— Он вот что говорил: в Марселе есть петля, но она дрейфует.
— В море сдвинулась? — спросил, вспомнив гипотезу бывшего бармена, Витька.
— Черт ее знает. Он говорил: ему чуть ли не ты идею подсказал про дрейф во времени, и он уже пробовал ее посчитать…
— Ни хрена себе!
— Там на окраине есть старый парк. В пятидесятые годы какая-то студентка сидела там на скамейке и увидела совсем другой пейзаж.
— А белое пятно было? — показал свою хронопрокольную грамотность Витька.
— У студентки спроси. Она видела похороны в восемнадцатом веке, и потому все подумали, что девочка переутомилась и заснула. Но потом выяснилось, что на месте парка действительно было кладбище. Кто-то нашелся, вроде твоих Фоменко с Вовчиком, стали разбираться. Они сообразили, что это петля — и знаешь, что сделали? Пошли рейдом по сумасшедшим домам.
— Их там не оставили как особо ценные экземпляры? — живо вспомнив действующую модель мироздания, осведомился Витька.
— Нет, они нашли несколько мужиков, которые утверждали, что родились в тысяча семьсот затертом году… Вероятно, там действительно петля. В восемнадцатом веке она заякорилась во второй половине, и в двадцатом — во второй половине. Но тут она не столько заякорилась, сколько дрейфует. Лешка это объяснял энтропией и еще как-то.
— Это иначе получается, — поморщившись, возразил Витька. — Не заякорилась — а там встречные потоки… два через одну дырку…
Он вспомнил плакат из школьного кабинета биологии с кровеносной системой, с красными артериями и синими венами. Плакат держался перед глазами прямо в воздухе на бельевых прищепках и был куда более убедительным, чем на Вовчиковом чердаке.
— Один черт. Алексей говорил, что это единственная надежная петля, за вход и выход которой он ручается.
— Еще что-нибудь?
— Да много чего. Но я ведь тоже был малость не в себе…
— Да-а…
Витька пожал плечами. В какую-то минуту ему казалось, что голова пухнет и вот-вот взорвется от всей информации, которой его наперебой снабжали Фоменко и компания. А вот теперь обнаружилось, что информации нет, одни обрывки: что-то про автотрассу в Нью-Мехико, которую называют дорогой в никуда,
— Во! — вскрикнул он вдруг. — Знаешь, что еще они обсуждали? Белый и багровый туман! То есть белый туман — это наш конец прокола в прошлое, а багровый — в будущее.
— Ну, что белый — в прошлое, я и сам догадался, — без тени улыбки ответил Феликс. — Тебе что-нибудь говорит такое слово — «сувлаплейн»?
— Ни хрена не говорит. Может, «плейс»? Ну, какое-то место, местность.
— Может, «плейс». Там пропал в белом тумане батальон английской армии. Все видели, как вошел, а куда вышел, неизвестно.
— Лешка рассказал?
— Кто же еще.
Витька задумался. О пропавших солдатах он читал в тех файлах, что прислал ему дядька Юст. Какой-то батальон сгинул во время первой мировой в Турции. О нем ли вспомнил Лешка? Если о нем — то ситуация еще хуже, чем со сказочным Марселем. С Францией в восемнадцатом веке Россия не воевала, а с Турцией — всю дорогу… И еще в тридцатые годы пропало три тысячи китайцев, охранявших мост. Правда, уже без всякого тумана. Где вынырнули — неизвестно, может, у динозавров…
Еще какое-то время они копались в воспоминаниях, но все яснее делалось: нужно без гроша за душой пробиваться в Марсель, идти в те трущобы, у которых располагалось нищенское кладбище, и прочесывать местность, пока не повезет вляпаться в багровое туманное пятно.
Прикинули, где взять денег. Витька вспомнил о своем неожиданном везении в «фараон», еще можно было пустить в ход древнеегипетскую игру «бура». Феликс предложил экспроприировать пару кошельков, пользуясь такими незаконными средствами, как луч фонарика в глаза и возникшая в результате паника.
— А Фоменко? — воскликнул Витька. — Нельзя его тут оставлять!
— Кого оставлять? — удивился Феликс. — Ты думаешь, он еще жив?
— Послушай… А кто они вообще такие?
— Эти?
— Да!
— Если судить по «лифчику»…
— Спецназ? Что делать спецназу на Семеновских болотах?!
— Это ты у кого другого спроси.
— Если они там оказались в результате идиотского совпадения, — начал рассуждать Витька, — если они напали и начали стрелять только потому, что больше ничего делать не умеют, то какого черта они охотились на нас с Фоменко ЗДЕСЬ?
— Кто их разберет. Может, эти ваши проколы — государственная тайна.
— Но здесь-то зачем нас расстреливать? Ведь мы все в одну кучу дерьма попали. И мы отсюда выбраться не можем, и они.
— Очевидно, они — могут.
— «Янус»? — до Витьки стало доходить. — Ты полагаешь, за ними пришлют машину? Но, послушай, я-то лучше знаю! Этой машины еще нет в природе, и неизвестно, будет ли вообще!
— Что ты можешь знать…
В голосе Феликса было такое презрение к журналистике вообще и новостнику Костомарову в частности, что Витька не выдержал испытания.