«Если», 2010 № 11

«Если» Журнал

Я взяла вазу в руки. Холодная посудина, словно только что из морозильника. На ощупь как стекло, но мягче. Пальцы мои оставляли вмятины, которые исчезали, стоило сместить руку. Я наклонила вазу, потом наклонила в другую сторону: содержимое смещалось на манер почвы, каковой, по моему предположению, оно и являлось. Сунув нос в узкое отверстие, я состроила гримасу. Что за запах? Не то чтобы дурной, но совершенно незнакомый, даже сравнить не с чем. Поколебавшись, я еще сильнее накренила сосуд и высыпала совсем немножко, не больше объема столовой ложки, на безупречно чистый стол.

Нет, это не лунная почва.

Но что бы

это ни было, оно такое же фиолетовое, как вмещавшая его ваза, и так же дивно отражает верхний свет. Большей частью это тончайшая пыль вроде талька, но в ней виднеются поблескивающие кристаллы. «Неужели древний стиральный порошок?» — такой была моя первая и самая безнадежная догадка. Но зачем он нужен в доме, где вся чистка осуществляется ультразвуком?

Я потыкала в крошечную горку указательным пальцем, а затем без конкретной причины, просто в беспомощных гаданиях, на что же это я смотрю, пропахала бороздку. Палец мой превратил холмик в две гряды примерно одинаковой протяженности. Помню, я тогда подумала: ерундой же занимаюсь.

Но тут вдруг обе гряды сместились, будто по собственной воле. Сделанный мною промежуток затянулся порошком, и вот уже нет равнины, а есть седловина.

Что за чертовщина?! Холмику о двух вершинах понадобилось лишь мгновение, чтобы еще более сузиться, образовать неправильный конус, неотличимый от того, что создала я, когда высыпала порошок.

Да-да, я имею в виду именно тот самый конус, один в один! Голову бы дала на отсечение, что ни одна порошинка не осталась лежать особняком.

Опять разрезав кучку надвое, я половину отодвинула, насколько позволяла столешница, влево, а вторую — максимально вправо. Обе вытянула и изогнула буквой S. Теперь подождем и посмотрим, как они себя поведут.

Две порошковые змейки так змейками и остались, но поползли друг к другу, извиваясь доподлинными гадами, и свились в причудливых объятиях точно посередке того расстояния, на которое я их разнесла. Сразу же расползлась их форма, смешалось содержание, и снова передо мной тупой конус. Похоже, именно в таком состоянии загадочное вещество чувствовало себя наиболее комфортно.

Игрушка? Вроде пластилина, только с кнопкой перезагрузки?

Я подсыпала порошка, увеличив кучку вдвое, и снова ее располовинила, на сей раз создав барьер, а проще говоря, оставив между частями руку. Теперь эта чертовщина проявила сообразительность — половинки двинулись друг к другу, обнаружили, что их счастливому воссоединению мешает моя конечность, и спустя миг, который я могла расценить исключительно как период раздумий, дружно устремились вдоль руки к тому месту, где я предусмотрительно оставила сантиметр между кончиком пальца и стенкой. Там части встретились и срослись. Как же это напоминало двух давно заплутавших восходителей, пробирающихся по разным склонам горы к вершине, где их ждет восторженная встреча!

За моей спиной Малькольм Белл подтвердил:

— Да, оно живое.

Я повернулась как ошпаренная и увидела его — на той же кровати, где он сидел перед исчезновением. В точности тот самый человек, что и несколькими минутами раньше, вот только сохранившиеся пряди волос выглядят так, словно побывали на ветру, да и в морщинах на лице поблескивает испарина. Белл улыбался от уха до уха, мое смятение его явно забавляло.

— И смышленое, — добавил он.

У меня перед глазами поплыла комната.

Я воззрилась на порошок,

который теперь кружил у основания вазы, как будто искал дверку в родной дом, и ухитрилась выговорить слабеньким голосом:

— Что вы сказали?

Он ухмыльнулся.

— Вы достаточно умны, чтобы это переварить. Надо только из головы мусор кое-какой выкинуть, место освободить.

Я снова посмотрела на стол. Порошок теперь двигался вверх по крутому боку вазы, лип к ее скользкой поверхности, будто и ведать не ведал ни о гравитации, ни хотя бы о здравом смысле. У меня не то что обмякли — в кисель превратились колени. Я попятилась и опустилась на гостевой стул, переполненная чем-то очень похожим на благоговейный страх.

— Так оно неземного происхождения?

— Ну да.

— Это что же получается?… Вы установили первый контакт?

На его лице появилась грусть.

— Нет, первый контакт установлен другими и гораздо раньше. А это вещество получено при четвертом или пятом контакте. Меньше двадцати лет назад.

— Что-что-что-что? ЧТО?!

— Послушайте, я стар, у меня не осталось времени на всякие церемонии. Вы сюда пришли ради правды, вот и получайте правду, как я ее понимаю. Извольте включить мозги и усваивать с лету. А прежде всего вам необходимо понять, что все, кто работал на Луне, когда произошла перестрелка, были уже вовлечены в исторический первый контакт, никак не связанный с другим выдающимся феноменом, который представлял собой Дестри. Да-да, тут ничего общего, мы выясняли. Проехались до участка, где поселились наши пришельцы, Минни с Эрлом, самые славные ребята на свете, — и спросили у них, как это все следует понимать. А они только руками разводят, мол, самим в диковинку.

— Того, что вы мне рассказываете, в учебниках истории нет.

Он хмыкнул.

— В том-то и проблема. Учебники истории пишут люди, и они до того привыкли заботиться о точности излагаемого, что решили придать своей деятельности вес точной науки. В то время как правда никакого отношения к этому не имеет.

Я обхватила губами трубочку. Если вода и остыла, то совсем чуть-чуть. Да оно и к лучшему: едкое тепло помогло мне зацепиться за «здесь» и «сейчас». Пожалуй, менее противное пойло такой услуги не оказало бы.

Прежде чем проглотить, я несколько секунд держала влагу во рту, потом посмотрела в лицо сидящему на кровати старику. Ко мне вернулось спокойствие, по крайней мере его бледная тень.

— Не лучше ли будет, если вы просто подведете итог?

— Итог? Две лунные крысы затеяли стрельбу друг в друга, и это самое маловажное из тогдашних событий. Под чем я должен подвести итог? Мы — я имею в виду ветеранов лунной стройки, отшельников Темной стороны — участники проекта, который оказал беспрецедентное влияние на судьбу человечества. Все же прочее не более чем примечания к этому факту.

Он лег на кровати, сцепив кисти, и в них, как в колыбельку, уместив затылок.

— Если хотите, можем на этом и остановиться. Пособлю вам вернуться в цивилизацию, и сделаем вид, что ничего не произошло. Или расскажу до конца, но тогда вам придется сказать «прощай» надежде закончить свои дни в окружении толстых внучат, потому что при таком раскладе вы когда-нибудь возьмете с меня пример, то есть спрячетесь в глуши. Или — или, выбирать вам. А я снаружи побуду, подожду.

Прежде чем я успела спросить, что значит «снаружи», Белл снова исчез.