«Если», 2011 № 09
Шрифт:
Березин устыдился того, что сам едва не допустил ошибки, от которой пытался предостеречь своего архаичного друга. Они примирились легко, ограничившись парой слов, после чего Илья принялся было объяснять, что, по его мнению, следует сделать дальше, но Константин уже и сам думал совершенно так же.
В первое мгновение мысль о том, чтобы убить чудо, реальное, пусть спящее под землей сказочным сном, но живое, по-настоящему волшебное, показалась кощунственной. Видимо, эти чувства отразились на лице Березина, а может, Яковлев с легкостью уловил настроение человека, которым, в сущности, был сам. Илья положил руку на его плечо и покачал головой.
Камеры нужно было уничтожить. Иначе где-то там, в будущем, хрустальный ксерокс Брюса мог случайно захватить
Камеру в Острогожске Константин решил взять на себя.
Яковлев непонимающе пожал плечами.
— Пойми, Илья, — пытался объяснить Березин, — камера в Острогожске уже есть в моем времени, потому что я уже нашел ее там, был в ней дважды — в детстве и вчера. А вот камера в Глинках — она, как кот Шрёдингера… Есть такой мысленный эксперимент, а впрочем, можно проще… Камера в Глинках, пока никто ее не увидел, — как бы и существует, и не существует. Если ее найдут в моем времени, то это будет означать, что стал активен тот вариант будущего, в котором камера сохранилась. Зато, если ты уничтожишь ее сейчас, мы выигрываем почти двести лет…
По глазам Яковлева было ясно, что он немногое понял, но исполнен решимости. Некоторое время Березин думал, не сказать ли Илье, что, возможно, затея с уничтожением камеры приведет его в Обуховскую лечебницу, но промолчал, искренне надеясь, что со временем Илья простит ему это молчание. Да еще досадуя, что не успел до того, как заснул, прочитать до конца последнее письмо.
Утром, едва открыв глаза, Березин подхватил бумагу, пробежал глазами строки, потом еще раз и еще, надеясь, что неправильно понял, потом закрыл руками лицо и застонал как человек, получивший известие о гибели близких.
Несмотря на мучительное чувство вины, Березин вскоре поднялся и принялся собирать необходимое. Световую гранату, подходящую по параметрам для задуманного, решено было делать из подручных средств. Для этого Константин достал из сумки стробоскопическую вспышку от своего фотоаппарата и, часа четыре побегав по магазинам и развалам, купил еще три, попроще, и преобразователь. После этого взял напрокат простенькую «Ладу» — в случае чего, заплатить за нее будет не особенно проблемно.
Покатался по городу, разыскивая огнеупорный костюм — и нашел-таки в маленьком магазинчике спецодежды. Собрав весь скарб, выехал из города и направился к тому месту, где под грудой камней и переплетенными стеблями крапивы спала камера.
Подключил вспышки через преобразователь к аккумулятору «Лады», несколько минут потратив на то, чтобы добиться одновременного срабатывания. Одна все время запаздывала. Измученный Березин решил, что света первых трех вполне достаточно, чтобы разогнать кристаллы, спустился в камеру и установил — на всякий случай все четыре — на полу. Выбравшись наверх, отошел к автомобилю и нажал кнопку пульта.
Сперва было тихо. Около секунды. Потом — видимо, сработала четвертая вспышка — почва и трава вспучились, и из-под земли вырвался столб пламени. Березина обдало жаром, так что он отшатнулся и налетел спиной на дверцу машины. Пламя заколебалось, выгнулось, словно хлыст, и свилось в кольцо. И это узкое, дышащее раскаленным металлом кольцо стало опускаться вокруг Березина, вверх потянулись золотые и красные нити-молнии, соединяясь высоко в темном небе пестрым, искристым куполом.
Константин закрыл глаза, сполз вниз по дверце автомобиля и постарался представить в этот последний момент Илью, его маленькую комнатку с узкой кроватью — и изо всех сил пожелал, чтобы его выбросило к нему, а не в другое время.
Кольцо почти коснулось крыши «Лады», когда там, в пламени, он услышал далекие, словно принесенные ветром крики, пахнуло пеплом и горелой плотью — и вдруг все исчезло.
Он открыл глаза и увидел, как огненное кольцо сжимается, купол опрокидывается в него,
Когда Березин поднялся с травы, вокруг стояла тишина, только недалеко от развалин виднелся круг развороченной земли.
Собравшись с духом, Константин Петрович заглянул в черный от копоти ход, по которому устремился поток огня. Камера исчезла. На земле, еще горячей от взрыва, он нашёл лишь оплавленный каркас и круглый матовый камень с надписью.
Березин вытащил из земли остатки металлического каркаса и, вынув из багажника лопату, забросал землей яму. Металл он закопал в стороне, в перелеске, надеясь, что цивилизация нескоро до него доберется. А камень положил за пазуху — показать Илье. Илье, который, возможно, в этот самый момент…
«Дорогой мой друг!
Отрадно осознавать, что ты все еще находишь занимательным чтение этих записок. Письмо сие есть последнее из тех, в которых касаюсь я событий, приведших меня в сей дом.
Доктор мой, Матвей Родионович, считает, что я иду на поправку. И сам я полагаю так же: вот уже долгое время не вижу тревожащих снов, ныне чувствую себя совершенно покойно и надеюсь снова вернуться, если на то будет Божье соизволение, к тихой моей, размеренной жизни. Любезная Евдокия Кирилловна, третьего дня навещавшая меня, уверяла, что комната моя сохраняется за мною. Добрейшая женщина сказала, что справлялась обо мне и Наталья Михайловна. Новость эта согрела мне сердце, потому как понял я, что не один в этом мире. Сама Наталья Михайловна, к глубокой моей печали, не пришла: скорбное известие нарушило ее планы быть у меня — в родном ее Острогожске некоторое время назад приключился сильнейший пожар, уничтоживший большую часть города. И на днях получила она известие о безвременной кончине своей знакомой, пострадавшей от огня при сем чудовищном бедствии. Мысль о душевных страданиях этой чудесной женщины настолько огорчила меня, что моя хозяйка опасалась, не послужит ли ее скорбная весть к усилению моей болезни. Я успокоил ее, она же обещалась быть ко мне на следующей неделе.
Однако, не отклоняясь от темы, мною избранной, продолжу.
После встречи с моим другом я проснулся в девятом часу утра, когда в прочие дни обыкновенно уже нахожусь на службе, и потому чувствовал себя непривычно встревоженным. Изо всех сил старался я укрепиться духом, но мысль о том, что мне предстоит пробраться в усадьбу через подземный ход и нарушить хрустальную комнату, волновала меня чрезвычайно, и я медлил.
Однако важность дела принуждала меня скорее завершить его, и я отправился в подземную лабораторию, чтобы отыскать вещества, которые мог бы использовать для разрушения «двери в грядущее». Из бумаг, ночью мною уничтоженных, уже знал я, что в хрустальной комнате следует поменьше употреблять освещающих приспособлений, ведь кристальные ее стены к любому свету чрезвычайно чувствительны, и оттого может сделаться пожар и повреждение камеры. В лаборатории я обнаружил, к своему счастию, достаточный запас свечей, однако тем не удовлетворился, больше полагаясь на взрывчатые вещества, так же в обилии сохранявшиеся там.
И оказался прав: даже когда я уставил свечами пол в камере, она молчала. К своему удивлению, я не услышал даже того звучания, что привело меня в замешательство ранее. Тогда я поднял одну из свечей и поводил ею вдоль стены — кристаллы ответили пением, однако едва я остановил свечу — все смолкло. В это самое время малое насекомое, видимо, привлеченное светом, попало в пламя свечи. Та коротко вспыхнула. И кристаллы тотчас зазвенели так пронзительно, что я, признаться, вздрогнул. Решив вызвать вспышку более сильную, я разместил в хрустальной комнате значительный запас взрывчатых веществ, которые нашел в подземной лаборатории, насыпал дорожку из пороху почти до самого выхода из подземного хода. Но порох значительно увлажнился от вечерней росы. Я пробовал поджечь вновь и вновь и наконец преуспел, однако заметил, что в попытках своих зашел достаточно в земляной ход.