«Если», 2012 № 12
Шрифт:
Добрые пятнадцать минут она с ненавистью перечитывала текст. Свербила неприятная мысль: работа выполнена халтурно. Но что же упущено из виду?
Наконец она отправила файл и откинулась на спинку кресла. Почему так ухает сердце?
Ладно, не имеет значения. Дело сделано, а что сделано оно плохо, так кого это интересует? Через двое суток Андреа взойдет на борт транспорта, уляжется в склеп с голубым гелем и отправится в Новый Лондон. Перед самым пробуждением будут кошмары. Но она давно привыкла к этим чудовищным видениям, как привыкла и к лавине запросов об экстрадиции: инопланетные правительства
Вскоре советник получит новое задание. А потом второе, третье… Задание означает проблемы. Все, что у нее теперь есть и что будет всегда, — это проблемы, проблемы, проблемы… И на том спасибо — они помогают забыть о неприспособленности к человеческому обществу.
Андреа положила на приставной столик диск, подарок Первой Дани, потрогала клавиши на нем, а потом несколько секунд разглядывала свой портрет — грустную, жалкую женщину, и думала: неужели ее уныние и людям бросается в глаза, как увидел зиннский ребенок, встретивший человека впервые в жизни?
Она достала из сумки чпокалку. Ядовитая смесь, популярная у дипломатов, почти во всем космосе Конфедерации была под запретом, но на чужих планетах за ее провоз не наказывали. Перед столичным приемом Андреа тоже употребила успокоительное, но та доза была куда слабее. Шлепок по коже, и наркотик споро взялся за дело; по телу холодком растеклась ядреная химия, волной искусственной эйфории погасила грусть, тоску, отчаяние. Конечно, это не способ убежать от себя, но Андреа была рада отключиться хоть ненадолго. Она улеглась на койку, свернулась утробным плодом.
И довольно долго, несколько часов, провела в блаженном забвении.
Затем на смену сладостным грезам пришли воспоминания. Они обязательно посещали ее, если только советник не отдавала всю себя очередной проблеме. Но возникавшие в мозгу картины как будто не имели отношения к ней. Бойня на Бокае, кровь на руках, Кормилец Узников, лицо бокайского ваафира, которого она любила почти как родного отца, — вот он лежит, умирая от ран, и раны эти нанесены ее рукой… Первая Дань… Ненавистное прикосновение насильника, надзирателя в изоляторе дипкорпуса…
«Впервые среди нас появится убийца…»
И жестокая расправа, совершенная ею…
«Я изучаю людей чуть ли не со дня моего появления на свет…»
И снова Бокай, и окровавленные веши… Малютка Андреа играла с ними, когда ее нашли на следующий день…
Опять Кормилец Узников…
И тут будто сквозняком опасности потянуло в ее теплом наркотическом гнездышке.
Андреа со стоном перевернулась на спину, улавливая, как вокруг вздымается нечто огромное и жуткое. Вновь содеянное пыталось напомнить о себе кровью на руках, но было и нечто сегодняшнее — и оно пророчило новую скорую беду.
Включился разум.
Она подумала о зиннах, которые прочесывали человеческий космос в поисках подходящих убийц и предлагали за них немыслимую цену.
«Я изучаю людей чуть ли не со дня моего появления на свет…»
С самого рождения? Правда, что ли?
«Жизнь коротка, и у меня нет на это времени…»
Что значит — жизнь коротка? И на что нет времени у фотир?
«Умоляю, не убивай моего родителя!»
Андреа вздрогнула всем
«Столько особей с опаснейшими качествами… Очень хочется узнать, откуда берется все это зло».
«В вашей жизни было преступление. Против детей… И каково оно в ощущениях?.. Когда я считаю необходимым что-то узнать, я задаю вопросы… И если вдруг пожелаете оказаться в нашей тюрьме, достаточно будет лишь попросить…»
«Я вовсе не желаю прожить жизнь напрасно… Как представлю себе существо, которое взаимодействует с миром только ради удовлетворения своих потребностей… Наверное, я даже не смерти так страшусь, как исчезновения… Переговоры уже почти закончены, вы отдаете нам преступника. Всех только это и волнует… Совсем не хочется оставить по себе недобрую память…»
«Каждый из них с младенчества понимает, что ему предстоит сослужить обществу особую службу…»
А затем — два имени, точно барабанные удары:
Кормилец Узников.
Первая Дань.
Андреа Корт не испытывала тревоги. Просто не могла. Наркотик погасил все чувства, вселенские хлопоты казались нелепой пьесой, исполняемой немыми: актеры шевелят губами, но слышны только посторонние шумы. Однако она уже сидела на кровати. В квартире горел свет, но из коридора не доносилось ни звука — значит, население посольства мирно проводит ночь в своих койках. Мощное напряжение воли, рывок — и утробный плод повернулся влево, к настенным часам. Тридцать по местному времени, далеко за полночь.
«Так могу я считать тебя подругой?.. Почему-то кажется, что с тобой будет уютно».
И самое леденящее:
«До свидания».
Хлопком по горлу советник включила имплантированный коммуникатор. Вполголоса произнесена команда — и появляется изображение посла Майры Вальсик. Она сидит в постели, глаза мутные; на ритуальных шрамах нет макияжа.
— Советник? — Перед Андреа вяло зашевелилось обнаженное женское тело. — Ты хоть представляешь, который час?
Корт заговорила, изо всех сил подавляя дрожь в голосе:
— Посол, это очень важно. Вы уже сообщили зиннам, что я согласна на экстрадицию?
— Так вот из-за чего тебе ночью не спится? Напрасно беспокоишься. Я все устроила через двадцать минут.
У Андреа сжались кулаки.
— Пожалуйста, скажите, что его еще не забрали.
— Почему? Только не отвечай, что хотела сердечно попрощаться с этой мразью.
— Посол…
— Несколько часов назад увезли, — ответила Вальсик. — А что, какая-то проблема?
Андреа прервала контакт и с воплем изо всех сил швырнула сумку в стену. Раздался звучный шлепок, но это не принесло ни малейшего облегчения. Через секунду советник подобрала сумку, где прятался изрядный запас контрабандных чпокалок. На сей раз Андреа вынула отрезвляющее. От этого вещества умерли несколько дипломатов, в рабочее время злоупотреблявших психостимуляторами. Существовали и более щадящие средства для выведения вредной химии из организма, но самые быстродействующие из них давали результат через несколько минут. А это снадобье срабатывало мгновенно, хотя на такую свирепую встряску можно было решиться либо по глупости, либо от отчаяния. Впервые в жизни Корт шла на риск необратимого повреждения мозга, а по глупости или от отчаяния — этого она и сама не знала.