«Если», 2017 № 02 (249)
Шрифт:
Швед продолжал смотреть недовольно.
Михеев вздохнул.
— Скажите, Рихард, а вы всерьез думаете, что лишние четыре дня помогли бы вам сделать то, что не удалось профессиональным поисковым командам за последние полвека?
Лицо Экмана ожесточилось.
— Вы хотите сказать, что никаких котлов нет? Что это все… как это… мистика для туристов?
— Мистификация, — поправил Михеев. — И нет, я ничего такого не хочу сказать. Я лишь подчеркиваю, что, несмотря на множество попыток, никому не удавалось предоставить физических доказательств их существования. Есть только свидетельства очевидцев, а слова к делу не пришьешь. Не факт, что повезет именно нам. А посему — не забывайте
— Но это не мистификация? — тревожно настаивал Экман, словно вдруг засомневавшись в смысле предпринятой им «экспедиции».
Михеев мысленно улыбнулся горячности шведа. Иностранцы в чем-то сущие дети. Большие, доверчивые, эгоцентричные и платежеспособные дети.
— Боюсь, в середине XIX века, когда натуралист Ричард Маак впервые документально засвидетельствовал тайну долины Елюю Черкечех, туристы в Якутию ездили только по царской путевке.
— Я не понимаю.
— Ссылка, мой друг. Я говорю про ссылку. Других «туристов» эта земля тогда не знала. Ну, за исключением безумных исследователей вроде того же Маака. Но что мы здесь стоим? Пойдемте, будем располагаться.
* * *
Сосватанного туристам старика привезли ближе к десяти вечера.
Опять же могли и чуть раньше, но Михеев заранее попросил не торопиться. Прежде иностранные «буратины» должны были отяжелеть от позднего ужина и слегка захмелеть от водки, без которой вечером на реке — ну, никак не положено.
Надо сказать, швед и исландец в этом плане не подкачали — все же, кровь викингов. Когда-то их предки упивались пивом и медовухой, прежде чем соскочить с бортов своих драккаров и с ревом ринуться в темноту, неся прибрежным поселениям огонь и кровь. К удивлению Михеева, не стала отказываться от предложенной стопки и миссис Йоунсдоттир, которую в особый восторг привело подношение Байанаю — якутскому духу-хозяину природы.
Нехитрый ритуал включал выплескивание рюмки водки в костер, а когда пламя весело и ярко взметнулось, выбросив длинный синий язык, за ней последовали две якутские оладушки, тут же на большой чугунной сковороде испеченные расторопными парнями Батыкаева.
Насколько знал Михеев, Байанай на самом деле считался духом (или даже божеством) леса и местом его обитания была не река, но тайга. Тысячи и тысячи гектаров леса, под сенью которого хозяин тайги скользил беззвучной тенью, присматривая за своими владениями и поспевая здесь и там. Древний языческий дух, облаченный в богатые меха, одновременно щедрый и ревнивый по отношению к гостям, Байанай издревле покровительствовал охотникам и звероловам, но в современной традиции все смешалось, и рыбаки в Якутии — неважно русские они или якуты — тоже стали подносить ему чарочку. А вслед за ними ритуал стали повторять и просто отдыхающие.
Теперь вот до иностранных туристов дело дошло.
Старик появился у костра без предупреждения — невысокий, морщинистый, загоревший дочерна. Он просто вышел из-за деревьев (машина остановилась, не доезжая до лагеря) и сел на землю, застыв в неподвижности, словно истукан, вырезанный из темного, покрытого морилкой дерева. У него имелись жиденькая, но очень благообразная белая борода и густые кустистые брови, которые заканчивались кисточками, точно у китайских мудрецов из фильмов про кунг-фу.
Туристы, до этого шумно обменивавшиеся впечатлениями от жирной ухи и вечера на берегу реки, умолкли. Их глаза вопросительно уставились на Михеева.
Последний сперва уважительно поприветствовал старика по-якутски, а затем повернулся к иностранцам.
—
— Правда? — не удержалась, чтобы не ахнуть миссис Йоунсдоттир.
— Уж поверьте, Йохана, — рассмеялся Михеев. — Очнетесь потом где-нибудь в Оймяконе, одна, босая и голодная, погруженная исключительно в поиски смысла жизни.
— Вы, как джентльмен, должны проследить, чтобы со мной ничего не случилось, мистер Михеев, — кокетливо заявила миссис Йоунсдоттир. — На Эйнара и Рихарда я надеяться не могу, ведь они тоже могут поддаться чарам мистера… мистера Кузнеца.
— Обязательно, — галантно поклонился Михеев.
Узкие черные глаза Хара-Ууса внимательно исследовали всех троих иностранцев, подолгу останавливаясь на каждом. Лицо его оставалось бесстрастным и неподвижным. Эдакий Северный Будда. Наконец, покончив с исследованиями, он соизволил уделить внимание Михееву.
— Они хотят знать про Долину Смерти? — уточнил старик по-русски.
— Да.
— Ищут котлы?
Михеев слегка пожал плечами.
— Как большинство тех, кто туда едет.
Хара-Уус неодобрительно покачал головой.
— Те, кто находили котлы, — умирали. Мой дед умер в 1932-м, через месяц после того, как увидел котел и осмелился подойти к нему. Его брат подходить не стал. Он выжил. Только все волосы повыпадали. И зубы. А ему и тридцати не было.
— Тогда хорошо, что уже больше полувека их никто не находил, — улыбнулся Михеев.
— У нас есть счетчик Гейгера! — встрепенулся Рихард Экман.
— Не все на свете можно понять с помощью науки, — сурово заявил старик. — Но как распорядиться своей жизнью — ваше дело. Меня просили рассказать вам про Елюю Черкечех, и я расскажу, что знаю.
А затем — без предупреждения, без перехода — он вдруг взял высокую ноту и запел на якутском:
— Бу кестер чэл куэх, чэл бураан…
Гости даже вздрогнули: пение оказалось неожиданно громким, прямо оперным, а голос удивительно сильным для такого маленького и пожилого человека. Звуки громко резонировали, взлетали и падали, а исполнитель, казалось, совсем не нуждался в том, чтобы набрать воздуха в легкие.
— Были далекие времена, — быстро переводил Михеев, невольно повышая голос, чтобы его тоже было слышно. — Народ айны, предки современных якутов, еще не пришли в эту долину, и ее населяли только кочевые племена диких тунгусов. Однажды люди одного из тунгусских родов услышали далекий гром, увидели на небе множество молний, а затем на них обрушился небывалый ураган. Он срывал бересту с юрт и валил с ног оленей. Ветер поднял в воздух землю и листву так, что ничего не было видно. А когда ураган стих, испуганные и ошеломленные люди увидели, что, не доходя всего несколько десятков шагов до их стойбища, земля выжжена дочерна. Ее покрыли сажа и копоть, а все, что поднималось от земли выше, чем на локоть, сгорело и исчезло. Только в паре мест остались стоять обугленные черные остовы больших сосен. Но самое удивительное было не это. Люди увидели впереди — посреди выжженной пустыни — сияние. Оно выглядело точно заходящее за горизонт солнце — округлое, красное и жаркое. Но только дело было днем, и настоящее солнце висело над горизонтом.