Если любишь
Шрифт:
— Сима! — еще раз окликнул его солдат, вспомнив, что так ребенком звала мальчика мать.
Опять никакого внимания.
«Глухой он, что ли?» — с тревогой и недоумением подумал Орехов. Обойдя странного мальчонку, остановившись уже перед ним, он спросил снова:
— Мальчик, а мальчик, как же тебя зовут?
Мальчишка, не рассчитав удара, вместо гвоздя стукнул молотком по пальцу. Сунув зашибленный палец в рот, он ответил:
— Осесек…
— Как, как? — не понял солдат. Он присел на корточки, взял мальчика за руку. — Да вытащи ты палец изо
— Орешек! — почти сердито повторил мальчишка.
Солдат встрепенулся, схватил мальчишку за плечи.
— Орешек? Это тебя мамка так вздумала окрестить? Где она?..
— Мамку к больному в Осиповку увезли.
— Вот жалость-то! — воскликнул солдат горестно.
— Почему? — удивился Орешек. Сам он к таким известиям относился спокойно: мать часто ездила к больным в ближние поселки.
— Почему? Да потому, Орешек, мой дорогой, что папка твой домой пришел, и охота ему, чтобы мамка тоже дома была!
Орешек встрепенулся, быстро оглянулся по сторонам: где же он, отец?..
— Да я же это! Я твой папка!.. — порывисто воскликнул солдат. Он обнял мальчонку, прижал его к себе. Тот сбычился, уперся руками ему в грудь.
— Не узнаешь меня?
— Не… папка не такой, — отчужденно глянул из-под бровей Орешек.
— Не такой? А какой же? — укололо солдата. В голове даже пронеслось тревожное: «Уж не вышла ли Зина за другого?» Поблекшим голосом спросил сынишку:
— И где ж он, твой папка?
Тут дрогнул голосишко Орешка.
— Не знаю, — ответил он, потупясь. — Наш папка на войне без вести пропал. — И добавил поспешно, чтобы солдат не подумал чего худого: — Мамка говорит — папка наш хороший, и он не просто пропал, а стряслась с ним большая беда.
Слезы навернулись на глаза солдата. Он притиснул мальчонку к груди, заговорил возбужденно:
— Была беда, да сгинула! Одолел ее твой папка… Да не упрямься ты, не упрямься! Приглядись — вот он, твой папка, живой и здоровый… Ну-ну, настоящий ты Фома неверующий!
Мальчик поднял на солдата голубые глаза. В них уже не было отчуждения и недоверия, в них зажегся огонек надежды: а вдруг солдат говорит правду?
Когда вошли в дом, отец взял со столика фотоснимок в рамке под стеклом. На снимке вся семья: весело смеется кудрявый Федор Максимович, сдержанно улыбается Зинаида Гавриловна, а на руках у нее сидит несмышленыш в распашонке.
— Смотри, Орешек. Мы.
Взглянув на столь знакомый снимок, мальчик теперь уловил сходство. Мгновенно, всем сердцем он понял — это и вправду его папка. Постаревший и поседевший на войне, но родной папка вернулся теперь домой! Орешек взвизгнул от пронзившей его радости, повис у солдата на шее. Ухватился — и ни за что не хотел уже отстать. Боялся, что если отпустит, то опять потеряет надолго.
Примостившись на крепких отцовских коленях, Орешек стал слушать, какой далекой и трудной дорогой шел отец к родному дому.
Конечно, Федор Максимович не вдавался в подробности. Он понимал — незачем пугать мальчишку непомерными тяжестями пережитого, но ясно ему
Нельзя было оставлять мальчонку в тревожном неведении!..
То, что отец вернулся, принесло ему радость. Но как вернулся — вопрос такой, естественно, должен был возникнуть и у Орешка и у жены. А раз уж первым встретил его Орешек, то не стоит томить его. Поджидая жену, Федор Максимович стал рассказывать сыну о себе. И по мере того, как рассказывал, все больше светились восторгом глаза Орешка. Он гордился отцом, ему не терпелось немедля сбегать к друзьям-приятелям, поведать им, что отец возвратился. Да не просто возвратился, а с честью!.. Ни у кого из фронтовиков у них в деревне не видал Орешек таких наград, как у отца: и французский орден «Военный крест», и партизанская медаль маки.
Несмотря на сгустившиеся сумерки, Орешек после отцовского рассказа все-таки выскочил бы на минутку-другую похвастаться перед дружками, но тут в дверях появилась мать…
Зато утром, еще задолго до завтрака, Орешек оповестил всех знакомых мальчишек и девчонок о радости, которая распирала ему грудь. Впрочем, многие уже знали о счастливом возвращении еще одного солдата. Народ повалил к Ореховым. Все помнили Федора, молодого механика МТС.
Зинаиду же Гавриловну близко знали почти в каждом доме. Знали, какие заботливые руки у фельдшерицы, как отзывчива она на людское горе, с какой самоотверженностью способна бороться за жизнь человека. И люди шли и шли с поздравлениями целый день.
А назавтра? Назавтра для Федора Максимовича и Орешка начались уже деловые будни. Тут не оговорка: за работу отец с сыном взялись вместе.
Утром, видя, как мать собирается в медпункт, отец сказал:
— Пожалуй, Зина, и я возьмусь за дело. Стыдно в такую горячую пору отдыхать — уборка начинается.
— Не терпится? — усмехнулась Зинаида Гавриловна.
Наверное, ей не очень-то приятно было, что муж впрягается в работу на второй день после многолетней разлуки, но и спорить не хотелось.
— Сознаюсь: стосковался по работе. До болячки в сердце.
— И я, — вмешался Орешек, — я тоже дома не останусь!
— Да, тебя впору на веревочку привязывать, — вздохнула Зинаида Гавриловна.
Прошлые годы, хотя и были они трудными, военными, с мальчишкой дела обстояли легче: он бегал в колхозный детский сад. Но едва Орешку исполнилось шесть лет, он выпросился в школу. И начались для матери по-настоящему беспокойные времена. Не потому, что прибавилось хлопот. Конечно, независимо от того, имелось свободное время или нет, надо было приготовить сыну и завтрак, и обед, и ужин, и постирать, и погладить, и проверить, как он приготовил уроки. Но все это подразумевалось само собой. Главное беспокойство заключалось в другом: после школы сын был теперь предоставлен самому себе.