Если любишь
Шрифт:
Как тут следовало поступить? Отказаться неудобно, просто невозможно. Пройти мимо, будто глухому, — это уже совсем свинство. К тому же у Максима был сегодня такой радостный день, что обидеть кого-нибудь, даже Алку, он никак не мог.
Орехов взял у Аллы кол, заострил его топором на чурке. С маху воткнул в землю. Но одним колом плетень укрепить, конечно, было нельзя.
— Давай еще кола четыре, тогда городьба больше не повалится, — сказал он Алке.
Репкина быстро приволокла со двора колья. Максим, как это и положено делать подобру, пробил в дернине под плетнем несколько ямок, налил в них воды, чтобы
Увидев, как он ставил с Алкой плетень, Ланя не вспыхнула, не побледнела, а глянула на него с таким презрением, с каким смотрят лишь на предателей. Не знал Максим, что Ланю уже обработала Аришка.
— Распахни-ка, дурочка, гляделки! — явилась она к Синкиным, как только Алка остановила Максима, попросила помочь укрепить плетень. — Фельдшерицын-то сынок с тобой милуется, да Алку тоже не забывает, обхаживает. Не веришь?.. На ферму-то мимо пойдешь, глянь сама… Плетень ей ставит, задабривает, чтобы податливее была. Хотя Алка-то и так…
Ничего этого не знал Максим. И когда Ланя прошла с таким презрением мимо, растерялся, с маху опустил кол в яму с водой. Раздался громкий хлопок, грязные брызги окатили и его самого и Алку.
— Чтоб тебе! — сердито воскликнула Алка. Но тут же хихикнула, заговорила осуждающе: — Смотри ты, Ланька-то какая психушка! Еще нигде ничего, а уже на дыбки. Когда женой будет — глаза муженьку выцарапает…
— Ну, знаешь ли… — С языка Максима готово было сорваться что-то хлесткое. Но Алка, заметив, как ожесточился парень, испуганно заморгала, заслонилась рукой, точно стыдясь своих слов. Это обезоружило Максима.
— Знаешь, давай-ка догораживать…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Потом Максим бродил по березнику. Думал, что делать? Как все объяснить Лане, станет ли она слушать?
В самом деле, почему именно его, а не кого-то другого позвала Алка на помощь? Если плетень упал ночью, то с утра до обеда мимо дома Репкиных прошел, конечно, не один человек. Может, нарочно и время выбрала перед обедом, зная, что Максим и Ланя обязательно пойдут мимо? Максиму даже вспомнилось: пробегая утром по улице, он не видел возле дома Репкиных упавшего плетня. Да, похоже опять Алка поставила ловушку, а он по простоте своей попался в нее.
Но Ланя-то, Ланя почему так на него смотрела? Неужели она такая дурная? Ни с кем не остановись, не поговори — ведь это же нелепость.
Надо раз и навсегда объясниться.
Приняв это решение, Максим отправился на поиски девушки.
На ферме ее не оказалось, дома — тоже. Встретилась Аришка. Склонив голову на плечо, вполприщур глянула на Максима.
— Чего закручинился? То ли разлучница дорожку перебежала?
Максим ничего не ответил. Нахмурясь, шагнул в сторону, чтобы обойти Аришку.
— А ты не злись! — сверкнула Аришка зубами. — Для влюбленных я завсегда сочувствующая. Потому как сама больно влюбчива. В райком твою Ланюшку
— Откуда ты знаешь? — недоверчиво посмотрел на Аришку Максим.
— Стало быть, знаю! — игриво улыбнулась Аришка.
— Не врешь?
— Могла бы и соврать, коли деньги с тебя брать. А задаром и не брешу и не грешу.
В самом деле, зачем ей было врать?
Максим, терзаемый размолвкой с Ланей, вышел за село, надеясь развеяться среди зеленых полей. Глубоко задумавшись, он незаметно для себя попал на прямушку, шел и шел, пока не спохватился, что уже далеко позади осталась согра.
Уже начало смеркаться. Необходимо было поторопиться домой. Максим не избавился от куриной слепоты. Вообще-то болезнь не очень донимала, приступы ее бывали только весной, и то не каждый год. Но нынче Максим проявил беспечность, заранее не полечился, в результате в сумерках и ночами, даже светлыми, ничего почти не видел. С таким зрением не хитро было заблудиться в согре: среди тальников и зарослей смородины петляли бесчисленные тропки, проложенные в поисках ягодных мест.
Возможно, он успел бы еще проскочить согру прежде, чем на глаза ему должна была навалиться темнота. Остальной же путь — полем до деревни — он нашел бы и наугад. Но достигнув центра согры, где тропинка описывает полукружье, обходя зыбкую чарусу, Максим услышал странные, будто по земле ползущие звуки:
— Ите… ите… ди… ди…!..
Чаруса — красивым этим словом зовется в народе болотистая лужайка в лесу или среди кустарника. Посмотреть на такую лужайку — глаз радуется. Ласкова, свежа и нежна зеленая травка. А поторопись, неосторожно ступи на эту чарусу — «почва» сразу уйдет из-под ног, мигом засосет тебя губительная трясина.
Максим хорошо знал, какое страшное место огибает тропка, поэтому сразу остановился, прислушался: неужели кто-то попал в чарусу, зовет на помощь?
Звуки повторялись непрерывно, они стали яснее. Теперь парень различал уже два голоса. Один тянул настойчиво: «И-те, и-и-те-е!», другой словно подвывал: «Ы-ы-ы, и-и!».
Что же делать? Броситься на помощь? Глаза уже застилала темнота. Через несколько минут она будет кромешной. Чем и как он поможет тогда?.. Бежать в колхоз, звать людей на выручку? Могут опоздать.
Максим растерялся. С полминуты он стоял, чувствуя лишь одно: собственную беспомощность.
— Ите-те!.. — с короткими паузами раздавались крики.
И он решился. «Подумаешь, худо вижу! Зато отлично слышу и местность знаю».
Еще раз повнимательнее прислушавшись, Максим установил, что призывы о помощи идут с той стороны чарусы. Это было удивительно. Кто, зачем забрел туда? Летом бабы могли пойти за ягодой, а сейчас, весной, что там делать? Впрочем, разгадывать эту загадку было некогда. Он свернул с тропки, стал продираться сквозь чащу.
А в чарусу попала Алка. Случилось это так.
Той же тропкой через согру, которой возвращалась домой Алка, шла из райцентра пожилая колхозная крольчатница Дарья Ступина. Тетка Дарья ездила в гости к дочери в пригородный совхоз. Туда завезли откуда-то с Урала партию кроликов новой породы. Эти чудо-кролики весили почти по пуду! Дарья, конечно, загорелась: на своей бы ферме развести таких великанов! А по характеру Дарья была такова, что если загорится, то остудить ее трудно. Для начала она сумела отвоевать парочку крольчат.