Если можешь - беги
Шрифт:
Снова слезы. Снова нервы и слезы… Идет игра — профессионально отрепетированная и прекрасно организованная. Да, уголовное дело на Шитову завели, но капитан Семенов хранит его в сейфе и никому не показывает. Это «уголовное дело» тоже часть игры. Одному — урок, остальным — в назиданье. Играй, Семенов, играй!
Семенов не был злым человеком. Может быть, в глубине души он даже Ирину и жалел. Но у Семенова был свой начальник — майор Колючко. Он однажды вызвал к себе капитана Семенова и сказал: «Слушай, надо кое-кого проучить. Так что сделаем так…» И сделали. Теперь пролог отыгран, занавес — поднят, начался первый акт.
Да, но в игре должны быть свои правила… Семенов эти правила знает. Он аккуратно оформляет протоколы допросов. Он берет у Ирины то одну объяснительную, то другую. Он то вызывает Ирину через день, а то не тревожит ее неделю. Идет игра! Иногда Шитов ходит в милицию вместе с женой, но на допросах он не присутствует: в кабинет его Семенов не пускает. Шитов сидит в коридоре, на ободранном диване для посетителей, и ждет, когда отпустят Ирину. Сидит — и покорно ждет.
… Работа валилась у Шитова из рук, он стал запаздывать со сдачей материалов, писал мало, а на редакционных летучках сидел с отсутствующим видом, почти не вникая в суть того, что говорят.
В такие минуты он видел перед собой жену.
Вот она входит в кабинет к Семенову и садится перед столом. Капитан лениво достает тоненькую папку из сейфа.
— Так кто же вас, Шитова, надоумил идти к Мешкаеву в офис? — в сотый раз спрашивает он.
— Мешкаев мне сам позвонил, предложил прийти, сделать с ним рекламное интервью, — в сотый же раз отвечает Ирина.
— Нет, минуточку! — Семенов достает из папки какой-то листок и читает… нет, просто произносит на память: — Вот:»… И тогда Шитова сказала мне, что не будет делать никакого разоблачительного материала, но за это потребовала от меня пятьсот тысяч рублей». Ну, что вы на это скажете?
— Но ведь Мешкаев — врет… Врет! — чуть не кричит Ирина.
— Мин-нуточку! Не будем, Шитова. Не надо! — усы у Семенова щетинятся еще больше. — За оскорбление… вы сами понимаете, что бывает за оскорбление. Поэтому я вас попрошу… — Здесь Семенов неожиданно расслабляется и говорит проникновенно: —И все-таки, Шитова, скажите мне, а как фамилия того человека, которому вы должны были передать эти пятьсот тысяч? Ну, которые вам якобы без малейшего принуждения отдал Мешкаев? Как этого человека зовут? Ну хотя бы кличку его — помните? Ну, этот… Сах… Сох… Как? Ну, подскажите!
— Что вам подсказать? — спрашивает Ирина, не понимая, чего же от нее хочет этот страшный и усатый человек. — Я ведь вам повторяю…
— Слышал я уже, слышал! — Семенов обрывает Ирину, закрывает папку и швыряет ее в сейф. — Имейте в виду, я все, что вы мне говорите, проверю. Может, вы мне и правду говорите, а может, и неправду… Идите. Если будет нужно, я вас вызову.
Ирина выходит из кабинета — до следующего звонка на работу. А капитан Семенов встает и подходит к окну.
А хорошо бы сейчас на рыбалочку, думает он. Взять бутылочку, посидеть у костра… Блесенку покидать… Осенний клев — самый лютый! Да. Но приходится работать — искать эту самую организованную преступность… мать ее так!
Что ж, у каждого — своя работа…
— Ты что-то, Женя в последнее время сам не свой ходишь, — несколько раз говорил Шитову Лешка Габер. Высокий лоб со множеством глубоких морщин делал его похожим одновременно на Сократа и на писателя Бабеля. — Что-нибудь у тебя случилось?
— Да нет, так… Пустяки.
— Может быть,
«Господи, Леша! Да чем же ты можешь мне помочь, дорогой?» — думал в такие минуты Шитов.
«Непонятка» между тем все продолжалась. На работе Шитова стали заметно сторониться. Локтеев уже не шутил в его присутствии и почти не разговаривал с ним, а если что-то и говорил, то с какими-то неясными намеками. Даже Буравчик перестал заскакивать к Шитову за сигаретами, хотя, бывало, заходил к нему раньше по несколько раз на дню. Остальные же поглядывали на Шитова странными, казалось ему, глазами. А редакционные дамы, которых было ровно три и которые все были незамужними, вообще старались теперь обойти Шитова стороной, словно бы опасаясь, что Шитов вдруг начнет их щипать за ляжки и за прочие нелитературные места.
… Уже лег снег, когда в субботу утром к Шитовым неожиданно пришел капитан Семенов.
— Дело мы ваше закрываем, — объявил он Ирине прямо в прихожей. — Правда, я пока еще не знаю, по какой именно статье уголовно-процессуального кодекса мы его закроем. Может, за неимением состава преступления, а может, и за недоказанностью… Не знаю. Это мы потом решим.
Ликуй, Фемида! Кто сказал, что ты слепа?!
У Ирины на глаза навернулись слезы…
— А вот дверь я бы все-таки укрепил, — добавил Семенов, уже собираясь выходить из квартиры. — Хилая она у вас, дверь. Разок пнул ее — и готово, заходи — и грабь… Или похуже чего. Время-то сейчас — какое? Сами знаете. Бандиты, жулики… Вот так заглянут среди ночи — и все! И соседи не помогут.
Пошевелил усами — и ушел. А буквально же на следующий вечер, часов в одиннадцать, в дверь сильно постучали.
— Кто там? — спросил через дверь Шитов.
Ответа не последовало. В дверь продолжали стучать.
— Да кто там, черт побери? — снова спросил Шитов, едва удерживая себя от желания сходить на кухню и взять в руки хотя бы нож.
За дверью сопели и продолжали неторопливо стучать в дверь через равные промежутки времени. Продолжалось это с минуту, не больше, и вдруг все смолкло.
Шитов перевел дыхание. Кто это был? А черт его знает!
С работы Ирина ушла сама. Ее никто не выгонял. Она могла бы по-прежнему делать свою программу, но — не захотела: не было сил. «Непонятка» пробралась и на радио. Милейший Ваня Сойкин, прежде щедро рассыпавший любезности в адрес Ирины и часто зазывавший ее к себе на чашку кофе, теперь ходил по радиоредакции и как собака репейник разносил более чем прозрачные намеки о том, что произошло «с одной нашей скромной журналисткой в фирме «Кондор». Другие, к сожалению, вели себя не лучше: шушукались у Ирины за спиной, чуть не показывая на нее пальцем… Что ж, люди Гарца сумели запустить в радиоредакцию нужный им слух, и теперь с удовольствием пожинали сладкие плоды измышлений и кривотолков.
Ирина написала заявление и отнесла его директору телерадиокомитета Дерябину.
— Может быть, ты передумаешь? Останешься? — спросил он, прочитав заявление.
Ирина покачала головой:
— Нет. Ухожу. Я так решила.
— Ну и глупо! — вырвалось у Дерябина. — Совершенно глупо! Я ведь знаю, что ничего скверного ты не совершила. Я тебе верю, понимаешь? А ты — уходить собралась…
— Да, собралась. И уйду, — твердо сказала Ирина. — После того, что случилось, на радио работать я больше не смогу. Извините…