Если мы живы
Шрифт:
Был обычный осенний день, солнце стояло еще высоко, но в самом воздухе, в смутных звуках притихшего города ощущалась тревога. Или, может быть, меня подводили нервы? Мне слышалась гортанная немецкая речь, звяканье прикладов, то приближающийся, то исчезающий гул мотоциклетных моторов…
Ну что ж, видимо, в самом деле немцы проводят облаву. И если я нарвусь на кого-нибудь, то у меня есть еще три патрона.
А есть ли?..
Не останавливаясь, я вынул револьвер, пальцем провернул барабан: в трех каморах виднелись плоские мельхиоровые
Я услышал легкий шорох за собой и резко обернулся: девушка торопливо нагоняла меня.
— Не туда же вы, — почти крикнула она. — Я же говорила: все время прямо.
— Ничего вы не говорили.
— Идемте скорее… Я только вышла, как они пришли к нам… И вот еще… — Она протянула мне что-то белое: — Оденьте эту рубашку, а то ваша вся… Только на ходу, не останавливайтесь… Давайте ваш пиджак.
Она шла впереди, огибая открытые пространства, безошибочно находя какие-то калитки и проломы в оградах. Было видно, что она отлично знает здесь все ходы и выходы, и я подумал, что девчонкой в компании сорванцов она частенько сбивала яблоки в соседских садах.
Лишь однажды мы наткнулись на забор, пролом в котором был тщательно заделан, а по верху его вилась колючая проволока.
Девушка обернулась и предостерегающе подняла палец.
— Тихо. Здесь Щербатюк живет. И у него собака… До него тоже когда-нибудь доберутся.
Я понял, что она имела в виду, говоря о тех, кто «доберется» до Щербатюка.
— Вас Галей зовут? — спросил я.
— Тише! — Глаза ее блеснули испуганно. — Если собака спущена…
Мы долго прислушивались, оглядывая сквозь забор кусты и пристройки. Ничто не нарушало сонную тишину во дворе, и только в отдалении, вероятно на улице, опять заурчал мотоцикл.
— Собаку он, наверное, с собой взял… — Галя посмотрела на меня. — Дальше вы сами найдете, правда? Или…
Она не закончила и ©друг, прикусив губу, показав на мгновение стройные загорелые ноги, с мальчишеской ловкостью перемахнула через забор.
— Давайте скорее!..
Я последовал за нею, «о когда я оперся левой рукой о перекладину, острая боль пронзила предплечье, я едва не вскрикнул, зацепился носком за проволоку и, с трудом сохранив равновесие, грохнулся вниз. Тотчас за сараем звякнул блок, огромная овчарка выскочила из-за угла и, натягивая цепь, залилась яростным лаем.
— Скорее! — крикнула девушка.
Мы пулей пересекли сад; возле следующего забора Галя уперлась рукой в перекладину, подставила мне колено.
— Становитесь… Становитесь, вам говорят! Боже мой, что вы, не понимаете?!
Побелевшие губы ее дрожали, и уже не испуг — откровенный страх и еще что-то, похожее на ненависть, увидел я в ее глазах. Но раздумывать было некогда. Своими грязными и грубыми сапожищами я наступил на девичье колено, на мягкую девичью руку и спрыгнул вниз. Там я повернулся, протянул руку, чтобы помочь Гале, но она, оттолкнув меня, уже соскочила на землю и, пригнувшись, кинулась в гущу деревьев.
Я чувствовал себя неловко и, поравнявшись с нею, попробовал отшутиться:
— Вам бы спортом заниматься.
Галя резко повернулась ко мне:
— А я им и занималась. И сейчас бы занималась, если бы…
Она проглотила последнее слово, но в ее глазах я прочитал его. «Если бы не вы, — хотела она сказать. — Вы, которые должны были защищать нас…»
Мы подошли к последнему забору. Прямо за ним начинался крутой, вертикально срезанный обрыв. Внизу, метрах в пятнадцати, виднелись кривые, вросшие в землю хатенки.
Галя внимательно осмотрела их.
— Дальше уж идите один. Спуститесь вот здесь, слева, и идите сразу на ту сторону, в Забалку.
— А вы?
— А мне что… Я зайду тут к соседям.
Она помолчала и посмотрела мне прямо в глаза.
— Вы не должны осуждать нас, — сказала она тихо. — Вы — мужчина, у вас оружие, а мы… мы можем только ждать… Вы вернетесь когда-нибудь? Или… Или это навсегда?
— Навсегда? — Я покачал головой. — Нет, это не может продолжаться долго. Это кончится.
— Я тоже так думаю… Я все время об этом думаю, потому что иначе… Иначе не стоит жить. — Она встряхнула головой. — Хотите, я дам вам адрес, где вы сможете переночевать?.. Нет, не беспокойтесь, это надежные люди. Фурштадтская, двадцать шесть. Спросите Нину Московченко. Скажете, что от меня. Моя фамилия Журавлева. Галя Журавлева.
Я протянул ей руку.
— Хорошо.
— Это возле консервного завода, за элеватором.
— Хорошо.
Я нагнулся, пробрался в щель забора.
— До свидания, — произнес голос за моей спиной.
Я обернулся. Опершись рукой о перекладину она смотрела мне вслед.
— До свидания, Галя.
6
Мне не удалось попасть на Фурштадтскую.
Поднявшись на противоположную сторону балки, я увидел на том берегу, где оставалась Галя, множество фигурок в серо-зеленых мундирах. Они сновали по узким улочкам, группировались возле домов, разъезжали на мотоциклах.
Я поднимался по улице, повторявшей все извилины балки, и время от времени сквозь разрывы между домами мне снова был виден противоположный берег, и всякий раз я различал там людей в этой мышино-зеленой форме.
Балка становилась мельче, берега ее — более пологими, и вот вправо свернула дорога. Я стал спускаться по ней, но с середины заметил заставу на той стороне.
Я направился обратно, вверх по дороге, и, уже сворачивая за угол, обернулся: на той стороже из смежной улочки выдвигалась толпа в сорок, может быть, пятьдесят человек — мужчин и женщин. Их окружала цепочка автоматчиков.
И тут я понял, что мне осталось теперь только одно: выйти в степь, обогнуть город стороной и уже знакомым путем вернуться в плавни.