Если нам судьба...
Шрифт:
Власов, наконец, очнулся от своих мыслей и спросил у Матвея, поняв, что все в этой семье зависит только от него:
— Павел Андреевич, я долго и безуспешно искал Александра и Алексея, я подключил все свои связи, но так и не смог их найти. Они что, за границей служат? Потому что в России их нет.
— А кого вы искали, Александр Павлович? Печерских?
— Да, естественно. Ведь Лена сообщила мне именно эти их имена, — удивился Власов.
— Александр Павлович, — спокойно заявил Матвей. — Они уже много лет как Репнины. Я неоднократно встречался с вашим дядюшкой, Николаем Николаевичем, и сумел доказать ему, что Саша с Лешей — прямые
Так вот куда они исчезли после 84-го года, поняла я, не иначе, как с помощью Васильева туда попали. Ну, что ж, в то время это был действительно наилучший для них выход.
— А-а-а, — протянул Власов, — А как вы узнали, что я Репнин?
— Александр Павлович. Вы ведь во втором браке отца родились, не так ли?
— Да, — Власов совершенно растерялся. — Но откуда вы-то это знаете? Мой папа действительно первым браком был женат на своей двоюродной сестре — Александре Артамоновне Матвеевой, она его на пять лет моложе была. Они очень любили друг друга, но вот детей никак не решались завести — родственники все-таки. А когда, наконец, собрались, это уже после войны было, то Сашенька родами умерла, и ребеночек тоже. Папа долго утешиться не мог, а потом женился на моей маме. И, вообще, они как-то все вместе держались, и Матвеевы, Артамон Михайлович с Елизаветой Александровной, и мамины родители, Владимир Егорович и Глафира Григорьевна. Вот мама с Сашенькой и выросла вместе, и папу моего она с самого детства знала и всю жизнь любила. Ни на что не надеялась, просто любила, и все. Меня и Александром в честь Сашеньки назвали. Но откуда вы об этом знаете? — снова спросил Власов.
Меня охватило такое чувство, какое бывает перед бурей. Вроде бы все спокойно, небо ясное, солнце светит, но что-то давит и тревожит.
— Моего папу, Александр Павлович, звали Андреем Артамоновичем Матвеевым, и у него была родная сестра Саша, которая в 20-м году родилась. Она вышла замуж за своего двоюродного брата, Павла Николаевича Репнина. Папа очень дружил с ним, и меня в его честь назвал, — Матвей говорил все это очень спокойно. Слишком спокойно.
— Подожди, — от неожиданности Власов перешел на «ты». — Подожди. Что же получается? Выходит, мы с тобой троюродные братья. Господи, где же были мои глаза? Ведь ты же точная копия Андрея Артамоновича! Павел, я же прекрасно помню дядю Андрея!
Говоря все это, Власов пытался подняться со шкуры, но подошвы туфель скользили по меху, и ему это никак не удавалось. Когда же он, наконец, смог встать и, радостно улыбаясь, повернулся к Матвею, его встретил такой бешеный взгляд, что улыбка замерла на его лице.
— Ах, ты дядю Андрея прекрасно помнишь?! А ты знаешь, что он сказал о тебе?! Хочешь знать?! Когда мамуля с малышами в нашем дворе появилась, то папа присмотрелся к ним и сказал, что такое сходство просто так не бывает. Подошел к мамуле, познакомился. Потом мы к ним в гости пошли, папа фотографии взял. Я маленький был, не понимал, о чем они говорят. Только, когда мы домой вернулись, папа поставил меня перед собой, по голове погладил и сказал… Ты все еще хочешь знать, что он сказал?!
Глаза Матвея потемнели, стали почти черными. Я поняла, что хотела выразить Нюрка, говоря, что он и посмотреть может так, что мало не покажется. Наверное, именно таким взглядом он глядел на Катьку, когда она в страхе пятилась от него.
— Говори, — обреченно
— Он сказал: «Горе-то какое у нас, Павлик. Среди Репниных подлец оказался. Какое счастье, что Павел до этого не дожил. Мы с тобой теперь о тете Лиде и малышах заботиться должны, им, кроме как к нам, прислониться больше не к кому». Да папа тебя своими руками убил бы! Ты его имя произносить не смеешь!
И Матвей швырнул на пол загремевший кусок искореженного металла, в котором уже невозможно было узнать то, что несколько минут назад было серебряными щипчиками для льда.
— Павел, Павел… — умоляюще сказал Власов, — Я прошу тебя, успокойся… Выслушай и пойми. Ну, хотя бы постарайся понять… Я был молодой, глупый, я совершил ошибку…
— Ошибку?! — рявкнул Матвей, гневно глядя на него. — Ты это называешь ошибкой?! Подлец! Да, если бы не мамуля, я бы тебя и на порог не пустил!
— Павел! Павел! — как заклинание, все также умоляюще продолжал Власов, прижав руки к груди. — Я понимаю, что виноват, что это было с моей стороны совершенно безответственно… Но если бы Лидия сделала хотя бы малейший намек на то, что она, ну, в общем, этого не хочет… Неужели ты думаешь, что я стал бы применять силу? Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать…
Скажи, чем я могу искупить свою вину? Скажи, что ты хочешь от меня? Скажи, что я должен сделать, и я это сделаю… Я все сделаю!
— И ты считаешь, что это твоя единственная вина?! — Матвей совсем не собирался останавливаться. — Тогда скажи мне другое. Во всех газетах расписывают, как ты со своими любовницами по всему миру разъезжаешь, какие подарки им делаешь. Это понятно, ты мужчина свободный, можешь себе это позволить. Только хочу тебя спросить, а когда ты в последний раз родные могилы посетил? Деда с бабушкой? Своего отца? Дяди Андрея Власова, которому и твоя, и моя семья абсолютно всем обязаны?
Вот теперь Власов испугался по-настоящему. Видимо, семейные устои и традиции были настолько незыблемы и крепки, что такое пренебрежение к памяти предков являлось настоящим преступлением.
— Мама не так давно ездила, — отводя взгляд, тихо сказал он.
— А я спрашиваю тебя, Александр Репнин, когда ты сам последний раз был в Крайске? — голос Матвея гремел под сводами высокого потолка каминной так, что звенели стекла.
И уже просто не владея собой, он схватил стоящий на столике подсвечник и запустил им в сторону камина. Но ожидаемого звона разбитого стекла не последовало. Панфилов не стал бросаться за подсвечником, как вратарь на мяч в футбольных воротах, он как-то мягко и неторопливо переместился, и тот сам лег в его руку. Владимир Иванович аккуратно поставил подсвечник рядом с собой на столик и, как ни в чем не бывало, продолжал беседовать с братьями.
Власов закрыл лицо руками и прошептал:
— Лучше бы она выстрелила…
ГЛАВА 10
— Ну вот, ваше благородие, с Божьей помощью и добрались. А дома-то вас родные стены сами, без всяких докторов вылечат. Да и как на сыночка поглядите, так сразу духом воспрянете. Вы на меня опирайтесь крепче. На ногу-то вам пока наступать нельзя… Я же слышу, как вы зубами от боли скрипите… — говорил молодой здоровущий парень простой крестьянской внешности в выцветшей солдатской гимнастерке, поддерживая за талию своего спутника.