Если нам судьба...
Шрифт:
— Андрей, сколько раз я тебе говорил, не называй ты меня «вашим благородием». Что у меня, имени-отчества, что ли, нет? Смотри, а дом-то какой темный… Ни огонька не видно… Может, они уехали, и мы зря сюда с таким трудом добирались. — Молодой офицер в форме артиллерийского капитана царской армии действительно скривился от боли, неудачно наступив на раненую ногу. Опираясь на плечо Андрея, он с тоской смотрел на огромный темный особняк, видневшийся в глубине двора.
Так поздним августовским вечером 1917 года разговаривали между собой эти двое мужчин, только что вылезших из простой крестьянской
— Как же мы внутрь попадем, Артамон Михайлович? Ворота-то заперты, а дом далеко, не докричишься. Да в наши дни в такое позднее время и выходить-то из дома страшно. Может, я через забор перелезу и до дома добегу, а вы здесь постоите. Даже если и съехали они, то ночевать-то нам где-нибудь надо — не под небом же оставаться. Уже насиделись мы под небушком, хватит…
— Погоди, Андрей, здесь цепочка есть, а от нее провод к колокольчику в доме тянется. Сейчас сообщим, что приехали. Только бы они здесь были… Ты не представляешь, как мне не терпится сына увидеть. Ведь ему три месяца уже скоро, а я его и не видел ни разу.
— Увидите, Артамон Михайлович, увидите… Нашел цепочку… Ну что, дергать, что ли?
— Смотри, совсем не оторви, сила-то у тебя немереная.
Через несколько минут, показавшихся приезжим
часами, в темноте дома появился еле видимый огонек, который медленно приближался к входным дверям. Наконец, они открылись, и по сосновой аллее в сторону ворот осторожно и медленно направился пожилой мужчина. Подойдя поближе, он, опасливо вглядываясь в темноту, сказал:
— Господа не принимают. Ступайте с Богом.
— А хозяев домой пускают? — спросил офицер. — Кошкин-Мышкин, это я так сильно изменился или в доме хозяева поменялись?
— Господи, батюшки-светы, царица небесная, Арта-
мон Михайлович вернулись. Вот радости-то будет, — причитая таким образом, дворецкий стал торопливо отпирать ворота. — Все дома, и все, слава Богу, живы-
здоровы. Главное, что вы живым вернулись. Уж как
Елизавета Александровна убивались, когда письмо пришло, что вы в лазарете раненый лежите. Добро пожаловать, Артамон Михайлович, с возвращением вас! — с этими словами старик открыл одну створку ворот и поклонился офицеру.
— Андрей, помоги старому ворота закрыть. Это денщик мой, — объяснил он дворецкому.
— Как же, как же. Наслышаны, — старик с уважением посмотрел на Андрея.
— Семен, а что же в доме так темно, или все уже
спать легли? — спросил Матвеев.
— А, почитай, никого и не осталось, разбежались все, — с осуждением сказал дворецкий — Как беспорядки-то начались, так все и ушли. Из прислуги только я да Катерина с Петькой. А из господ — Елизавета Александровна с сыночком да маменька ее Мария Сергеевна с внуком Павликом и Глафирой. Вы же сами супруге велели сюда уехать, после февраля-то. Мария Сергеевна не захотели ее одну в таком положении отпускать, а у нее в то время как раз Павлик гостил, вот они все и приехали. Редкого мужества женщина, с одной только Глафирой в такую дорогу пуститься.
— Господи, да как же вы тут живете? Ладно, я что-нибудь придумаю. Ты мне лучше про сына скажи, как он, на кого похож? — ступив на родную ему землю, Артамон Михайлович сразу как-то ослабел. Видно было, что поездка чрезвычайно утомила его, и до самого последнего момента он держался на нервах. Сейчас же, когда он достиг желанной цели, силы оставили его.
— Доктор Добрынин говорит, что мальчик здоровенький, а на кого похож, так вы сами увидите — точная ваша копия. Я ведь вас, Артамон Михайлович, во младенчестве хорошо помню. Вашу породу матвеевскую ни с кем не спутаешь, сразу видна, — старик сыпал словами, а сам с волнением смотрел на хозяина, видя, что тому становится все хуже и хуже.
— Ничего, ваше благородие, сейчас мы вас до дому доставим, — Андрей тоже видел, что Матвеев слабеет на глазах, и подхватил его на руки, как ребенка.
— Оставь, Андрей, я сам, — пытался сопротивляться тот.
Но Андрей уже шел к дому крупными шагами, приговаривая:
— А вот как в дом войдем, так я вас сразу же на ноги и поставлю, так что слабости вашей никто и не увидит.
— Где все? — спросил Артамон Михайлович у дворецкого.
— А в каминной, где всегда по вечерам собирались.
— Вот и хорошо, — сказал хозяин. — Не придется тебе меня, Андрей, по лестнице на второй этаж тащить.
— А своя ноша не тянет, ваше благородие, — денщик и вправду нес своего офицера легко, будто не чувствуя тяжести. — А вот как вы меня, бугая такого, из боя, сами раненый, вытащить сумели, этого я никак до сих пор в толк взять не могу.
— А своя ноша не тянет, — в тон Андрею ответил Матвеев.
И действительно, войдя в дом, Андрей поставил офицера на ноги и заботливо, как на маленьком, поправил на нем френч. Потом с любопытством огляделся.
В огромном холле прямо напротив входной двери в простенке между окнами, как бы приветствуя вошедших, висел большой портрет мужчины в военной форме времен Петра Первого, без сомнения, родственника хозяина дома — фамильные черты рода Матвеевых были видны с первого же взгляда.
— А это первый хозяин дома — их сиятельство граф Андрей Артамонович Матвеев, ему эти земли были императором Петром Алексеевичем пожалованы, — сообщил Андрею дворецкий.
— Потом оглядишься, будет еще время. Пойдем, я тебя жене и теще представлю. — Матвеев хоть и с трудом, но стоял на ногах.
Они прошли из холла налево и через высокие белые двустворчатые двери вошли в большую комнату, освещенную пламенем камина и несколькими свечами, стоящими на изящном карточном столике, за которым сидела женщина лет сорока пяти на вид и раскладывала пасьянс. Рядом с ней на другом стуле стоял маленький мальчик и с любопытством смотрел на карты.
Но главным фрагментом этой картины мирной жизни, от которой приехавшие уже давно успели отвыкнуть, было другое. В большом кресле рядом с камином сидела очень молодая женщина с завернутым в пеленки младенцем на руках. Она смотрела на него и что-то ласково напевала. Свет от огня в камине играл в ее светлых волосах, создавая вокруг головы своеобразный ореол.